Подозреваемый
Шрифт:
Глаза Бобби блестят от воспоминаний и ассоциаций, от света и тени, наполняющих его прошлое. Уголки губ дергаются.
– Итак, в кого превращается этот мальчик, когда вырастает? Он страдает от приступов бессонницы, которые расшатывают его нервы и вызывают видения. Он воображает заговоры и людей, которые шпионят за ним. Он лежит, не смыкая глаз, и составляет списки и тайные шифры к этим спискам. Он хочет сбежать в свой мир, но что-то происходит. Он не может вернуться туда, потому что кто-то показал ему нечто лучшее, более волнующее, более реальное!
Бобби
– Вы когда-нибудь слышали выражение: «Что хорошо одному, то смерть для другого»? – спрашиваю я его.
Он кивает в ответ, едва понимая вопрос.
– Оно прекрасно описывает человеческую сексуальность, поскольку у каждого из нас свои интересы и вкусы. Этот мальчик вырастает и, став юношей, пробует нечто такое, что в равной степени возбуждает и беспокоит его. Это страшная тайна. Запретное удовольствие. Он боится, что сексуальное возбуждение, которое испытывает, причиняя боль, сделает его извращенцем.
Бобби трясет головой, его глаза увеличены линзами.
– Но у вас должен был быть авторитет, наставник. Вот чего вы не сказали мне, Бобби. Кто была та девушка, которая открыла вам глаза? Что вы чувствовали, когда причиняли ей боль?
– Вы больны!
– А вы лжете. – Нельзя позволить ему уйти от темы. – На что это было похоже в первый раз? Вы не хотели участвовать в этих играх, но она подстрекала вас. Что она сказала? Она насмехалась над вами? Она смеялась?
– Не говорите со мной. Заткнитесь! ЗАТКНИТЕСЬ!
Он натягивает рукава пальто и закрывает уши. Я знаю, что он слушает. Мои слова затекают в щели его сознания и расширяются там, словно замерзающая вода.
– Кто-то посеял семя. Кто-то научил вас любить чувство власти и боли. Сперва вы хотели остановиться, но она желала большего. Потом вы заметили, что принимаете это. Вам это нравилось! Вы не хотели прекращать.
– ЗАТКНИТЕСЬ! ЗАТКНИТЕСЬ!
Бобби раскачивается взад-вперед на краешке кресла. Нижняя челюсть отвисла, взгляд уже не сосредоточен на мне. Я почти добрался до сути. Мои пальцы в трещинах его души. Еще одно утверждение, даже самое незначительное, поможет мне взломать его защиту. Но у меня на исходе факты. Я не знаю всех деталей истории. Я рискую погубить все, если перегну палку.
– Кто она была, Бобби? Ее звали Кэтрин Макбрайд? Мне известно, что вы знали ее. Где вы познакомились? В больнице? Нет ничего постыдного в том, чтобы просить о помощи, Бобби. Я знаю, что вас уже обследовали. Кэтрин была пациенткой или медсестрой? Думаю, что пациенткой.
Бобби трет переносицу под очками. Он медленно лезет в карман брюк и что-то ищет. Внезапно я чувствую неуверенность. На его стороне преимущество в восемьдесят фунтов и двадцать лет. Дверь далеко. Я не успею добежать до нее.
Он вынимает руку. Я не отрываясь смотрю на нее. В ней белый платок. Он разворачивает его и кладет на колени. Затем снимает очки и протирает каждую линзу. Возможно, этот неторопливый ритуал помогает ему выиграть время.
Он поднимает очки к свету,
– Вы выдумываете эту чепуху экспромтом или всю неделю репетировали?
Напряжение уменьшается, как проколотый спасательный круг. Я переиграл. Я хочу спросить Бобби, в чем ошибся, но он мне не скажет. Игрок в покер не объясняет, как распознал блеф. Должно быть, я был близок к желаемому, но толку от этого – как от заявления НАСА о том, что «Марс Полар Лендер» достиг цели, потому что потерпел аварию и пропал как раз на той планете, на которую направлялся.
Вера Бобби в меня поколеблена. Он также понял, что я боюсь его, и это отнюдь не является хорошей основой для терапии. Боже мой, о чем я только думал? Я завел его, как механическую игрушку, а теперь должен отпустить завод.
22
Белая «ауди» плывет по Элджин-авеню и, поравнявшись со мной, замедляет ход. Я продолжаю хромать по мостовой, зажав ракетку под мышкой, на правом бедре у меня огромный синяк. За рулем сидит Руиз. У него вид человека, готового преследовать меня до самого дома на скорости четыре мили в час.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Он открывает дверцу.
– Что с вами случилось?
– Спортивная травма.
– Я не думал, что теннис так опасен.
– Вы не играли с моим соперником.
Я усаживаюсь рядом с ним. В машине пахнет старым табачным дымом и яблочным освежителем воздуха. Руиз поворачивает и едет на запад.
– Куда мы направляемся?
– К месту преступления.
Я не спрашиваю зачем. Все его поведение говорит о том, что у меня нет выбора. Температура упала ниже нуля, и туман застилает фонари. В окнах мигают цветные огоньки, входные двери украшены искусственными венками из остролиста.
Мы едем по Харроу-роуд и поворачиваем на Скрабз-лейн. Менее чем через полмили улица поднимается, а затем уходит вниз перед Митр-бридж, пересекая Гранд-Юнион-канал и железнодорожные пути Паддингтона. Руиз подъезжает к тротуару и заглушает мотор. Он выходит из машины и ждет, пока я сделаю то же самое. Дверь закрывается автоматически, а он удаляется, предполагая, что я последую за ним. Я все еще не чувствую ноги после меткого удара Джока. Осторожно потирая бедро, я хромаю по дороге к мосту.
Руиз останавливается возле решетки. Ухватившись за металлический столб, он переваливается через ограду. Поворачивается и ждет меня.
Набережная безлюдна, в ближайших домах пусто и темно. Кажется, что сейчас гораздо позднее, чем есть на самом деле: словно в предутренние часы, когда мир видится более враждебным, а постель – теплой.
Руиз идет впереди, засунув руки в карманы и опустив голову. Похоже, он кипит от скрытой ярости. Примерно через пятьсот ярдов справа возникает железнодорожное полотно. Служебные постройки едва вырисовываются в отдаленном тусклом свете. Железнодорожный состав без дела стоит в товарном депо.