Подвеска Кончиты
Шрифт:
– Я понимаю тебя, Ваня.
Ирина погладила его по щеке. Иван Данилович порывисто обнял ее, потом, отшатнувшись, продолжил:
– Я должен был совершить несколько довольно простых действий. Но неожиданно, из-за погоды, планы изменились, и в последний момент мне навязали чудовищную роль, – лицо Казачкова помертвело. – Я должен был принести охранникам пиво, в которое подсыпали снотворное. Потом позвонить по телефону и, когда остановится поезд, через окно передать сумку с деньгами тому, кто за ними придет… Так я и сделал…
Он умолк, но через некоторое время
– Бутылку я нашел в своем чемодане. Ума не приложу, как она там оказалась. Мне без труда удалось проникнуть в пятое купе. Ребята изнывали от скуки и тут же выпили принесенное пиво. Я сам разливал его по стаканам, – Иван Данилович сумрачно усмехнулся. – Тому, что покрепче, налил больше, а он возьми да отлей лишнее другому, щуплому пацану. К тому же тот сильно кашлял.
Это было в семь вечера. В семь тридцать я снова зашел к ним. Тот, что кашлял, уже спал на своей полке, а здоровяк – ни в одном глазу. Посидели мы с ним, поговорили, смотрю, потихоньку и его забирает.
Короче, отключился он только в семь пятьдесят. Меня предупредили, что в восемь часов вечера, на подъезде к Перми, поезд остановится, и в этот момент я должен успеть передать сумку с деньгами тому, кто подойдет к окну по железнодорожной насыпи.
Иван Данилович провел ладонью по лицу.
– Как и было спланировано, в восемь поезд остановился. Чтобы достать сумку с деньгами, мне пришлось скинуть на пол одного из охранников. Взяв из-под сиденья сумку, я поторопился открыть окно и, когда пробирался к нему, нечаянно наступил несчастному парню на руку, – Казачков крепко зажмурил глаза. – До сих пор слышу тот страшный хруст… – он отчаянно замотал головой. – Я никогда, никогда не смогу забыть, как ломались его пальцы…
Собравшись с духом, он продолжал:
– За окном стоял высокий спортивный парень, он схватил сумку и быстро ушел. А я стал затаскивать охранника обратно на полку. То, что он не проснулся, испытав сильнейшую боль, натолкнуло меня на страшную мысль… Я подумал, что отравил их и что в бутылке был яд. Но в тот момент оба были еще живы.
Оставаясь в купе, я все время боялся, что придет кто-нибудь из охраны Шепетова. Но, слава богу, им было запрещено покидать пост. Хотя, если бы это случилось, ребята, наверное, остались бы живы…
Он на некоторое время замолчал.
– Мне удалось забрать из купе злосчастную пивную бутылку. Согласно инструкции, я должен был выбросить ее в окно своего купе. Но когда я попытался открыть его, оказалось, что оно заблокировано. Вернуться в пятое купе было выше моих сил…
Оставались только окна коридора. Перебрав по очереди все, я обнаружил только одно открывающееся. Но когда я пытался выбросить эту треклятую бутылку, в коридоре непременно кто-нибудь появлялся. Сначала Кринберг, потом вы, Людмила, потом те двое из девятого. Поэтому, когда ко мне подошла проводница, да еще начала выговаривать, я сорвался и ударил ее. Совсем отчаявшись, ночью я выкинул бутылку в унитаз. Был грохот, и, конечно же, его услышал стоящий за дверью Кринберг. Он, как злой гений, все время находится где-то рядом. Мне страшно, Ира, мне страшно… Узнав,
Иван Данилович поднял глаза.
– У вас нет сигарет?
– Кури… – Ирина протянула сигареты и зажигалку.
Трясущимися руками он неумело прикурил и, сделав несколько затяжек, закашлялся.
– Я не мог рассказать следователю всей правды. Знал, что немедленно попаду за решетку. Поэтому промолчал. Но рано или поздно до меня доберутся. Думаю, первыми будут те, кто втянул меня в эту историю. И я смирился. Я жду.
– Вам нужно немедленно идти в полицию! – закричала Дайнека. – Они убьют вас, вы что, не понимаете!
– Понимаю, но что же я могу сделать? Думаете, тюрьма – это лучше?
– Скажи мне, Иван, для чего ты привел Эдика Марцевича в купе к Жукову?
Он непонимающе поднял голову.
– Зачем?.. Таково было указание Шепетова.
– Шепетова? Но ведь его в тот момент уже не было в вагоне, он сошел в Омске.
– Перед тем как сойти, он просил меня вечером наведаться к Жукову и непременно захватить с собой Эдика.
Казачков склонил голову и как-то совсем по-женски расплакался.
– Я больше не могу…
Ирина поднялась со своего места, прижала его голову к себе и уверенно сказала:
– Мы непременно что-нибудь придумаем. Непременно!
Дайнека шла по оживленному, многолюдному вечернему проспекту. Все в ней протестовало против возвращения в дом Козыревых. И протест становился тем сильнее, чем отчетливей она понимала: больше в этом городе ей податься некуда.
Лучше столкнуться лицом к лицу с неведомым убийцей, чем остаться один на один с Владимиром Козыревым! Но так ли уж неведом убийца? Может быть, она хорошо с ним знакома? Или по крайней мере хотя бы один раз его видела?
«…вы могли видеть нечто, чего не должен был видеть никто», – так ей сказал Ломашкевич.
Оставалось только вспомнить, что именно.
Итак… В тот вечер Казачков зашел в пятое купе и угостил охранников пивом. В восемь часов, когда охранники спали, он передал сумку с деньгами Черному Монаху, забрал пустую бутылку, вышел из купе. Шепетов в это время был у себя, и Казачкову не удалось выбросить бутылку в окно. Или нет… Скорее всего, Виктор выходил из купе, иначе откуда Казачкову знать, что окно заблокировано? Значит, хотел выбросить – не удалось. После чего спрятал бутылку в укромном месте.
В девять он пришел за ними с Ириной. Минут через пять или десять все уже сидели у Шепетова.
Дайнека остановилась посреди тротуара, припоминая, как развивались события.
– Ах да! – она зашагала дальше.
Шепетов сцепился с Ириной. Дайнека помнила, что Казачкова в этот момент не было. Он и Ломашкевичу говорил, дескать, выходил по малой нужде. А нужда эта, то есть пустая бутылка, вероятнее всего, находилась у него в кармане.
Дайнека снова остановилась.
– Нет, это полностью исключено, в коридоре все еще стоял Валентин. Пошли дальше… – и она в самом деле пошла.