Подвиг
Шрифт:
— О, какой вы жестокiй!.. Разв можно такъ! На самомъ интересномъ мст все прервать. Вы точно не врите, что все, что касается моихъ Русскихъ родителей, такъ меня интересовываетъ. Мой отецъ живъ и сейчасъ?
— Да.
— Гд же онъ теперь? Какъ бы я хотла его видть.
— Онъ во Францiи.
Она сдлала порывистое движеиiе. Ея лошадь забезпокоилась.
— Гд?
И тогда капитанъ Немо, отдаваясь тому чувству, которое онъ такъ тщательно сохранялъ въ себ вс эти мсяцы, подробно разсказалъ Ан
Она прослушала это холодно. Казалось, она была разочарована. Капитанъ Немо это сейчасъ же почувствовалъ. И его это обрадовало.
«А вдь душа то въ теб Петрика», — подумалъ онъ.
— Но, это, миссъ Ана, не врно. Это общество только отводъ глазъ.
Она не поняла его.
— Что такое «отводъ глазъ»?
Онъ объяснилъ ей по-англiйски и продолжалъ по Русски:
— Мы поведемъ страшную, непримиримую войну съ коммунистами всего свта. На аэропланахъ мы прилетимъ въ Россiю…
— И мой отецъ?
— И вашъ отецъ, конечно. Вы понимаете: — ваша мать тамъ! Онъ можетъ ее еще и отыскать.
— Боже мой!
— Но вы понимаете, что намъ никто не позволитъ этого длать и намъ нужно было найти такое мсто, гд бы мы могли быть, какъ у себя дома.
— И вы нашли такое мсто?
— Да.
— Не говорите мн, гд оно? Я понимаю, какая это тайна! Они такъ сильны. Но я буду знать, когда и какъ вы кончите?
— Конечно… Въ конц концовъ и газеты про это узнаютъ и будутъ писать. Но, кром того…
Она перебила его.
— Я узнаю все про моего отца. Я увижу его?
По ея теперешнему оживленiю Немо понялъ, что въ ней было чувство пренебреженiя къ кинематографу и радость, что это не кинематографъ, а большое военное предпрiятiе. Значитъ, она не современная, но такая, какъ Ранцевъ… Тоже… Донъ Кихотъ… И это укрпило его въ возможности сказать все.
— Мы широко используемъ и газы и пропаганду… Мы спасемъ Россiю. И тогда…
— И тогда вы приведете ко мн моего отца. Но раньше вы пришлете ко мн кого нибудь… предупредить меня… чтобы я могла его достойно принимать… Какъ героя!..
— Хорошо. Я пришлю къ вамъ одного стараго и очень почтеннаго человка. Онъ васъ зналъ еще тамъ, въ Маньчжурiи.
— Когда я была совсмъ малютка. Онъ, значитъ, зналъ моихъ родителей?
— Онъ былъ начальникомъ вашего отца.
— Кто же это?
— Генералъ Заборовъ.
Они возвращались домой. Ихъ разговоръ былъ долгiй и оживленный. Они очень много хали шагомъ. Это было неудобно при мистер Холливел. Ана поняла это первая. Она обернулась къ своему кузену и сказала ему по-англiйски:
— He правда ли, Джемсъ, какая прекрасная лошадь у господина инженера?
— О yes, — флегматично протянулъ Холливель и подъхалъ къ нимъ.
У заведенiя
— Когда же вы дете? — по Русски сказала она.
— Сегодня.
— Уже?… Какъ жаль, что я теперь, вроятно, не скоро васъ увижу.
Она крпко, можетъ быть, боле сильно, чмъ это позволяли приличiя, пожала руку Немо. Тотъ понялъ: это пожатiе относилось не къ нему, а къ ея отцу, и боле всего къ тому великому длу, о которомъ онъ только что ей разсказалъ.
У машины Ана еще разъ кивнула головой капитану Немо. Холливель, согнувшись, влзъ въ карету и услся на переднее выдвижное мсто. Громадный «Пакхардтъ» мягко тронулся и покатился по каменнымъ плитамъ мостовой.
Капитанъ Немо стоялъ подл своего «Рольсъ-Ройса». Шофферъ держалъ открытой дверцу. Машина Гербертъ скрылась за поворотомъ.
«Сказать шофферу: — «за ними»!.. На улицу Henri Martin. Прiхать и выяснить все… Просить руки и сердца… Просить права надяться на будущее… Кажется, маленькiя слабости великихъ людей заходятъ слишкомъ далеко»…
Капитанъ Немо медленно, точно нехотя, залзъ въ свою карету. Машина не двигалась. Шофферъ, обернувшись къ Немо, смотрлъ вопросительно на него черезъ переднее опущенное стекло. Прошло нсколько мгновенiй, короткихъ, совсмъ незамтныхъ для шоффера, очень длинныхъ и мучительныхъ для капитана Немо. Его судьба ршилась. Счастье показало ему свое лицо. Что то личноепоявилось передъ нимъ первый разъ бъ его жизни.
«А какъ милый Петрикъ былъ бы удивленъ… Обрадованъ?… Кто знаетъ»?
Капитанъ Немо посмотрлъ на шоффера. Твердо, спокойно, какъ всегда, быть можетъ, чуть строже чмъ всегда, онъ сказалъ:
— Въ городъ Сенъ Назэръ… По Орлеанской дорог.
XXII
Ранцевъ проснулся отъ мрнаго, глухого шума. Сквозь щели ставень мягкiй, блый свтъ проникалъ въ маленькую, какъ каюта, комнату приморскаго пансiона. Ее вотъ уже недлю занимали Ранцевъ и Ферфаксовъ. Сильный, вдругъ поднявшiйся втеръ порывами ударялъ въ ставню. Сосны и кедры глухо шумли въ саду. Было пасмурно. Ферфаксовъ, давно не спавшiй, сказалъ:
— Ты слышишь?… Какая буря!..
— Да… Кажется и дождь.
— Имъ не везетъ. Ранцевъ сталъ одваться.
— Бурдели, наши хозяева, вчера весь день плели гирлянды изъ зелени и цвтовъ. По всему городку шли приготовленiя къ сегодняшнему дню. Имъ нужны — солнце, хорошая погода… Подумай — праздникъ дтей. Бурдель вчера за стаканомъ рома разсказывалъ: — каждая мать, самая бдная, обшила, принарядила къ сегодняшнему дню свое дитя, чтобы полюбоваться имъ, чтобы гордиться имъ въ процессiи. А какая процессiя при гакой погод! Съ ногъ валитъ.