Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник)
Шрифт:
– Никого не было?
– Никого.
– Тогда они на пути в Париж. Быстрее за ними!
Хорошим солдатам не понадобилось повторять дважды. В мгновение ока они вскочили на императорских скакунов, оставив своих на обочине. И мы помчались: я скакал посередине, Депьен – справа от меня, а Тремо – позади, так как был чуть тяжелее. О Господи, как мы скакали! Двенадцать копыт стучали по твердой гладкой дороге, словно по барабану. Тополя и луна – черные полоски теней и серебряные пятна света. Миля за милей неслись мы по той же, будто с нарисованными квадратами, дороге. Наши тени – впереди нас, клубы пыли – позади. Мы слышали, как скрипят засовы и ставни в придорожных коттеджах, но прежде чем зеваки успевали нас разглядеть, превращались в три далеких, темных пятнышка. Ровно
– Три всадника! – выдохнул я. – Они проезжали?
– Я только что поил их лошадей, – ответил конюх. – Думаю, что они…
– Вперед, друзья!
Мы снова поскакали, а россыпь искр, высекаемых подковами наших лошадей из булыжной мостовой маленького городка, оставалась позади. Нас пытался остановить жандарм, но его никто не услышал в грохоте копыт и звоне оружия. Домики промелькнули и исчезли – мы снова очутились на дороге. Между нами и Парижем лежало около двадцати миль. Как могли эти люди уйти от нас, если их преследовали лучшие лошади Франции? Ни один не отстал ни на шаг, но Виолетта все время мчалась на полкорпуса впереди. Она скакала вполсилы. Я видел по прыжкам, что стоит только дать ей волю, и императорским скакунам придется лицезреть ее хвост.
– Вот они! – закричал Депьен.
– Теперь им никуда не деться, – рявкнул Тремо.
– Вперед, друзья мои, вперед! – закричал я.
Длинная полоса дороги лежала перед нами в лунном свете. Далеко впереди мы увидели трех всадников, которые мчались галопом, прижав головы к гривам лошадей. С каждой секундой они становились все ярче и отчетливее. Я увидел, что на двух всадниках были плащи и скакали они на гнедых жеребцах, в то время как тот, кто скакал в центре, был одет в мундир егеря и мчался на сером коне. Они старались держать линию, но по тому, как серый жеребец переставлял ноги, было видно, что он свежее остальных. Всадник в центре казался старшим: он постоянно оглядывался и измерял дистанцию между нами. Поначалу его лицо выглядело как белое пятно. Затем пятно перечеркнули усы. И наконец, когда в наши глотки стала забиваться пыль, которую поднимали копыта их лошадей, я понял, что знаком с этим человеком.
– Остановитесь, полковник де Монтлюк! – закричал я. – Именем императора, остановитесь!
Я знал его много лет: это был бесстрашный офицер и отъявленный негодяй. Между нами были давние счеты: он в Варшаве убил моего доброго друга Тревиля. Поговаривали, что Монтлюк нажал на курок секундой раньше, чем был брошен белый платок.
Слова не успели вылететь изо рта, как два спутника Монтлюка повернулись и выстрелили в нас. Раздался отчаянный крик Депьена. В этот миг мы с Тремо разрядили пистолеты в одного и того же человека. Он рухнул на шею лошади, а его руки закачались по сторонам. Его товарищ бросился на Тремо с обнаженной саблей. Я услышал жуткий звон: так звенит сталь, когда сильный удар парируется еще более сильным. Я даже не оглянулся, а в первый раз пришпорил Виолетту и помчался за главным. То, что он оставил своих товарищей и поскакал, послужило доводом в пользу того, что я тоже могу оставить своих и догонять его.
Он сумел вырваться на пару сотен шагов вперед, но моя маленькая лошадка сократила разрыв, не успели мы миновать две мили. Как ни старался он подгонять и изо всех сил хлестать коня, будто надо было вытянуть пушку на разбитой дороге, я вот-вот уже догонял его. Передо мной сверкала его лысая голова без шляпы, слетевшей в пути. Я был уже в двадцати ярдах от него, тень моей головы упала на тень его ноги, как вдруг он резко развернулся и, изрыгая проклятия, разрядил оба пистолета в Виолетту.
Я был ранен столько раз, что вынужден остановиться и подумать, прежде чем сказать вам точное количество. В меня стреляли из мушкетов, пистолетов и артиллерийских орудий. Мое тело пронзали копья, штыки, сабли и даже шило. Кстати, рана от шила оказалась самой болезненной. Однако ни одно ранение не принесло мне таких мук, какие я испытал в тот миг, когда несчастное, терпеливое,
– Бумаги! – закричал я, спешившись. – Немедленно!
При свете луны его тело в зеленом мундире выглядело какой-то грудой. Раскинутые широко руки неестественно изогнулись, и стало очевидно, что ему пришел конец. Пуля попала ему в сердце, и только неимоверная воля удерживала его какое-то время в седле. Упрямый при жизни, он, надо отдать ему должное, остался таким же в свой смертный час.
Но сейчас я думал только о бумагах и ни о чем больше. Я расстегнул его мундир, ощупал рубашку, обшарил седельные сумки и ножны, стянул с него сапоги и, расслабив подпругу у лошади, пошарил под седлом. Не осталось уголка, который я бы не обыскал. Но напрасно! Бумаг нигде не было.
Этот удар судьбы ошеломил меня. Я едва удержался, чтобы не сесть на обочине и не заплакать. Казалось, сама фортуна ополчилась против меня, а с таким врагом не в силах справиться даже самый отважный гусар. Я обнял руками шею бедной раненой Виолетты и попытался все хорошенько обдумать. Мне было известно, что император не самого лучшего мнения о моих умственных способностях, поэтому жаждал доказать, что он ошибался. Монтлюк не имел при себе бумаг. Тем не менее он пожертвовал своими товарищами, чтобы сбежать. Я ничего не мог понять. С другой стороны, если бумаги не у него, то они находятся в руках одного из двоих товарищей. Один из них мертв, другой вступил в схватку с Тремо. Если ему удастся избежать смерти от руки опытного фехтовальщика, то он обязательно наткнется на меня. Очевидно, надо спешить назад.
Немного поразмыслив, я перезарядил пистолеты. Затем спрятал их и внимательно осмотрел свою лошадку. Виолетта мотала головой и шевелила ушами, как бы уверяя, что такому ветерану, как она, не страшны пустяковые царапины. Первая пуля только скользнула по плечу, оцарапала кожу, словно лошадь стесала ее о шершавую стену. Вторая рана оказалась серьезней: пуля прошла через мускулы шеи, но кровь уже перестала течь. Я подумал, что, если Виолетта ослабеет, то я пересяду на серого коня Монтлюка, и повел его за собой на поводу. Конь Монтлюка был хорош и стоил не менее пятнадцати тысяч франков. Кто кроме меня имел на него б'oльшие права?
Я сгорал от нетерпения вернуться назад, но только тронулся в путь, как тут же увидел что-то блестящее в поле у самой дороги. Сверкала медь на егерской шляпе, которая слетела с головы Монтлюка. Увидев шляпу, я так и подскочил. Как могла слететь такая тяжелая шляпа? Она лежала в пятнадцати шагах от обочины! Безусловно, он сбросил ее, когда убедился, что не сможет уйти от меня. А если он бросил ее намеренно… Не теряя ни секунды на праздные размышления, я соскочил с лошади. Мое сердце бешено стучало, словно я несся в атаку. В этот раз все должно быть в порядке. Там, в его шляпе, лежал обернутый в пергамент и перевязанный желтой ленточкой рулон бумаги. Я вытащил сверток одной рукой. Удерживая другой шляпу, я заплясал от радости в лунном свете. Император увидит, что не ошибся, доверившись Этьену Жерару.
Я спрятал пакет под кителем у сердца, там, где хранил самые дорогие мне вещи. Затем запрыгнул на спину Виолетты и помчался узнать, что произошло с Тремо. Вдруг я далеко впереди заметил всадника. В ту же минуту я услышал приближающийся стук копыт: навстречу мне на белом жеребце скакал император, одетый в серый плащ и треуголку. Именно в таком одеянии я видел его не раз на поле битвы.
– Ну как? – воскликнул он голосом, которым обращается строгий сержант к новобранцу. – Где мои бумаги?