Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник)

Дойл Артур Конан

– Ага, вот ты и попалась, чертово отродье! – закричал я и махнул рукой загонщикам. Я дал им понять, что на меня-то можно положиться.

Теперь только стая собак отделяла меня от добычи. Собаки, в чьи обязанности входило загнать жертву, теперь превратились в помеху: их невозможно было обойти. Егерь чувствовал то же, что и я: он уныло следовал за сворой, не в силах добраться до лисицы. Он был смелый малый, но абсолютно лишен инициативы. Со своей стороны, я понимал, что буду недостоин почетного звания полковника Конфланского гусарского полка, если не сумею преодолеть подобное препятствие. Разве сможет свора охотничьих собак остановить Этьена Жерара? Абсурд! Я издал воинственный клич и пришпорил лошадь.

– Держитесь крепко, сэр! Держитесь! – закричал загонщик.

Он беспокоился обо мне – добрый старик. Я успокоил его улыбкой. Собаки расступились передо мной. Очевидно, я покалечил одну-другую. Но что бы вы делали на моем месте? Чтобы поджарить омлет, надо разбить яйца. Сзади раздавались приветственные крики егеря. Еще один рывок – и собаки остались позади. Теперь между мной и лисицей не было препятствий.

Небывалая радость и гордость охватили

меня. Я побил англичан на их территории, вышел победителем в их собственном спорте. Три сотни человек пытались забрать жизнь у этого животного, но лишь мне удастся это сделать. В эту минуту я подумал о своих товарищах из бригады легкой кавалерии, о матушке, о своем императоре. Я их не подвел! Расстояние между мной и лисицей становилось все короче. Пришло время действовать. Я вынул из ножен саблю и взмахнул ею в воздухе. Бравые англичане завопили от восторга позади меня. Лишь тогда я осознал, насколько непростым занятием является охота на лис. Сабля со свистом резала воздух, а я никак не мог попасть по животному. Лисица слишком мала. Она ловко отпрыгивала в сторону при каждой моей попытке. Каждый взмах саблей сопровождался поощрительными возгласами англичан. Они подстегивали меня, не давали успокоиться. Наконец пришла минута триумфа. В последней, отчаянной попытке я разрубил лису пополам. Подобным ударом слева я разрубил когда-то адъютанта русского императора. Голова лисицы покатилась в одну сторону, а туловище и хвост – в другую. Я оглянулся и взмахнул окровавленной саблей. Чувство гордости переполняло меня! Ах, как бы мне хотелось остаться, чтобы принять поздравления благородных врагов! Человек пятьдесят находилось вокруг, и каждый кричал и приветственно махал руками. Англичане – не такая уж флегматичная нация, какими их описывают. Отважные поступки, совершенные либо в бою, либо во время занятий спортом, способны растопить их холодные сердца. Старик-загонщик, который находился ко мне ближе всех, выглядел совершенно потрясенным случившимся {140} . Он застыл на месте, словно парализованный, широко раскрыв рот, выпучив глаза и растопырив во все стороны пальцы. На секунду мне захотелось подъехать и обнять его. Но чувство долга дало о себе знать. Англичане, несмотря на узы братства, которые объединяют спортсменов, могли запросто схватить меня. Мое задание оказалось бы сорванным, а я сделал так много. Позиции французской армии были прекрасно видны с этого места. К счастью, мы скакали в нужную сторону. Я развернул коня, отдал прощальный салют и помчался галопом.

140

В последней, отчаянной попытке я разрубил лису пополам.… Старик-загонщик, который находился ко мне ближе всех, выглядел совершенно потрясенным случившимся. –Дело в том, что в Англии согласно правилам охоты на лис во время преследования лису должны разорвать собаки, а не застрелить (или зарубить, как в случае с не знавшим правил Жераром) охотники.

Однако бравые англичане не позволили мне легко уйти. Теперь я оказался в роли лисицы, а они преследовали меня по равнине. Только в ту минуту, когда я направил коня в сторону лагеря, они поняли, что я француз, и не отставали ни на шаг. Лишь на расстоянии ружейного выстрела от наших пикетов англичане прекратили преследование. Они еще долго стояли, кричали и махали руками мне вослед. Нет, я до сих пор не считаю, что они испытывали ко мне враждебные чувства. Скорее, восхищение переполняло их сердца. Все как один желали обнять незнакомца, который проявил себя столь доблестно и отважно.

Как бригадир Жерар спас армию

Я уже рассказывал, друзья, как мы осаждали англичан на протяжении шести месяцев, с октября тысяча восемьсот десятого по март тысяча восемьсот одиннадцатого, в горах Торрес Ведрас. Именно в это время я принял участие в охоте на лису и показал англичанам, что, несмотря на любовь к спорту, ни один из них не в силах обскакать конфланского гусара. Когда я галопом примчался в расположение французских войск, с саблей, запачканной пятнами крови, боевые товарищи встретили меня возгласами восторга, в то же время и англичане вопили за моей спиной. Таким образом, я удостоился аплодисментов двух армий. Слезы выступили у меня на глазах: столько храбрецов удостоили меня своим вниманием! Англичане оказались благородными противниками. В этот же вечер посыльный англичан под белым флагом принес пакет, адресованный «гусарскому офицеру, который разрубил лису». Внутри пакета я обнаружил злополучную лисицу. В пакете также находилась записка – очень короткая, но сердечная на английский манер. В записке говорилось, что если я убил лису, то теперь обязан ее съесть. Бедняги искренне желали продемонстрировать уважение к победителю, но не подозревали, что поедание лисиц противоречит французскому обычаю. Француз не мог уступить англичанам в галантности. Я отправил трофей обратно и умолял англичан употребить лисицу как основное блюдо на завтрак.

Вот с какими благородными врагами пришлось нам иметь дело во время войны.

Вернувшись с задания, я доставил в штаб план расположения английских частей и предоставил его Массена этим же вечером. Я надеялся, что вскоре последует приказ атаковать, но к этому времени наши генералы перегрызлись между собой, как собаки. Ней ненавидел Массена. Массена терпеть не мог Жюно, а Сульт ненавидел их всех. По этой причине ничего не делалось. Продовольствия в округе становилось все меньше, а наша прекрасная кавалерия испытывала острую нехватку фуража. К концу зимы мы полностью опустошили страну. Партии фуражиров рыскали по окрестностям все дальше и дальше, но возвращались ни с чем. Сейчас даже самые отчаянные храбрецы понимали, что пришло время отступать. Я сам нехотя признал это.

Но отступление оказалось нелегким делом.

Не только потому, что солдаты ослабели из-за долгого отсутствия продовольствия, а еще и потому, что врага поощряло наше бездействие. Мы не очень опасались Веллингтона. Он был отважным и предусмотрительным полководцем, но абсолютно лишенным инициативы. Кроме того, в этой опустошенной стране он не мог преследовать нас слишком быстро. Но на флангах и в тылу наших войск скопилось невероятное количество португальских ополченцев, вооруженных крестьян и прочих партизан. Эти вояки держались от нас на почтительном расстоянии в течение всей зимы. Но сейчас, когда наши лошади пали, партизаны кружились словно мухи над нашим лагерем. Жизнь солдата, попавшего к ним в руки, стоила не больше су. Я могу назвать не менее дюжины приятелей-офицеров, которые погибли от рук партизан. Счастливчиками оказались те, которые получили пулю в сердце или голову из-за ближайшей скалы и умерли мгновенно. Смерть многих была настолько мучительной, что нам запрещалось сообщать подробности родственникам. Подобные трагедии случались довольно часто и так живо трогали воображение, что стало невероятно трудно заставить людей покинуть лагерь.

Подвиги одного негодяя, партизанского вожака по имени Мануэло, наводили на наших солдат нескрываемый ужас. Мануэло был высоким, толстым человеком добродушной наружности. Его шайка скрывалась в горах у нашего левого фланга. О жестокости и грубости партизан можно написать целый роман, но Мануэло отличался от своих собратьев тем, что сумел превосходно организовать свою банду. Территория, контролируемая им, стала по-настоящему непроходимой. Мануэло добился подобного результата благодаря суровой дисциплине и жестоким наказаниям, которым он подвергал провинившихся. Эта тактика внушала ужас, но привела к неожиданным результатам, о которых я расскажу чуть позже. Если бы он не подвергнул порке своего заместителя… Но вы услышите обо всем, когда придет время.

Отступление было сопряжено со множеством трудностей, но альтернативы не было. Массена уже собрался отправлять обоз и раненых из Торрес Новас в Коимбру {141} – главный укрепленный форпост на пути назад. Однако маршалу так и не удалось осуществить задуманное: партизаны все активнее тревожили наши фланги. Одна из французских дивизий под командованием Клозеля {142} , усиленная бригадой легкой кавалерии Монбрена {143} , расположилась далеко на юге, в районе Тахо. Им следовало сообщить о нашем отступлении, иначе дивизия оказалась бы без должной поддержки в самом сердце вражеской страны. Я ломал голову над тем, как Массена удастся вступить в контакт с отдаленной дивизией. Обычные курьеры не могли пробиться сквозь расположения партизан, а небольшие отряды были бы уничтожены. Солдаты Клозеля должны были получить приказ об отступлении, иначе Франция недосчиталась бы четырнадцати тысяч своих сыновей. Я не мог себе представить тогда, что именно мне, полковнику Жерару, выпадет честь совершить поступок, который для любого другого стал бы великим подвигом всей жизни, да и среди уже совершенных мною подвигов будет таким, что еще раз прославит меня.

141

…из Торрес Новас в Коимбру… –Т'oррес Н'oвас и Коимбра – португальские города.

142

…Клозеля…– Бертран Клозель (1772—1842) – французский военачальник, участник наполеоновских войн, маршал Франции (1830).

143

…бригадой легкой кавалерии Монбрена…– В наполеоновских войнах участвовали два брата Монбрены, оба генералы и кавалеристы: Луи Пьер (1770—1812) и Александр (1775—1821); сложно сказать, какой из них имеется в виду в данном случае.

В то время я служил при штабе Массена. Кроме меня у маршала были еще два бравых и смекалистых адъютанта – Кортекс и Дюплесси. Они были старше меня лишь по возрасту, во всем остальном старшим был я. Кортекс, невысокий, темноволосый, очень живой и проворный, был неплохим солдатом, но с завышенным самомнением, что и погубило его. Слушая его разглагольствования, можно было подумать, что это самая героическая личность в армии.

Дюплесси был гасконцем, как и я. Он был замечательным человеком, как и все гасконцы. Мы заступали на дежурство по очереди. В то утро, о котором я говорю, дежурил Кортекс. Я видел его во время завтрака, но потом ни его, ни его лошади нигде не было видно. Весь день Массена, как всегда, был не в настроении и провел б'oльшую часть времени в наблюдении за позициями англичан. Маршал ничего не сказал о задании, на которое послал нашего товарища, а нам не полагалось задавать вопросы. Этой же ночью, около двенадцати, я находился неподалеку от штаба. Маршал вышел, скрестил руки на груди и, стоя на месте, вглядывался вдаль. Это продолжалось с полчаса. Неясные очертания фигуры маршала с высокой шляпой на голове в темноте можно было принять за статую. Мне было непонятно, чего он ожидает. Наконец Массена выругался себе под нос, повернулся на каблуках и вошел в дом, громко хлопнув дверью.

На следующий день второго адъютанта – Дюплесси вызвали в кабинет Массена. После беседы Дюплесси и его лошадь навсегда исчезли. В ту ночь я находился в приемной. Маршал прошел мимо меня. Я видел через окно, что он снова смотрел на восток, как и сутки назад. Через полчаса маршал вернулся в помещение чернее тучи. Он снова хлопнул дверью, а его шпоры застучали по полу. Будучи в хорошем настроении, маршал не отличался от любого другого старика, но когда был не в духе, наводил на окружающих ужас не хуже самого императора. Я слышал, как он ругался и вышагивал всю ночь, но за мной не послал, а я слишком хорошо его знал, чтобы явиться к нему без вызова.