Подводная лодка
Шрифт:
Все еще ничего. Я отважился сделать несколько долгих вдохов, чтобы размять легкие.
Командир уставился на приборы, как будто бы его глаза могли повлиять на их стрелки с расстояния, но ничего не пошевелилось. И никаких шумов от ASDIC. Гидроакустик казалось погрузился в религиозную медитацию. Я размышлял, почему же наши преследователи не двигались. Не могли же мы ускользнуть из их электронной сети на скорости в жалкие два узла.
«Курс два-два-ноль», — приказал Командир.
И снова молчание.
«Курс два-два-ноль, Командир» — доложил рулевой спустя ощутимое
Следующий доклад шепотом — «Шумы винтов на курсе два-два-ноль. Ослабевают» — вызвал насмешливую гримасу на лице Командира.
Я мысленно вернулся на мостик эсминца «Карл Гальстер». Холодные, молчаливые лица плавали в лунном свете. Никаких признаков неприятеля, как бы пристально мы ни всматривались. Только лишь выкрики команд, всплески глубинных бомб, удары подводных взрывов. Перекрестный пеленг и снова залпы глубинных бомб. Белые водовороты расплетали нашу бледную косу кильватерного следа.
И затем на темной воде вдруг пятно масла. Прожектор ощупал его тонким белым пальцем. Мы повернули и тут же направились к нему. Все орудия были безжалостно направлены на нефтяное пятно. «Огонь левый борт! Огонь правый борт!»
Рыбы с разорванным воздушными пузырями плавали брюхом кверху в сиянии прожектора — их были сотни, но не было никаких обломков с лодки. Только лишь пятно нефти. Эхо от цели исчезло.
Продолжать поиск было некогда. Британский крейсер мог появиться в любой момент и преградить нам дорогу домой. Командир волей-неволей должен был направляться в Брест. И в этот момент он сухо произнес: «Это не мой любимый вид спорта».
Голос гидроакустика неожиданно проник в мое сознание. Из того, что я расслышал, можно было понять, что эсминец поворачивает в нашу сторону. После всего, что было — еще один заход. Они просто дразнили нас — играли с нами в кошки-мышки. Наши надежды на спасение испарились. Мы все еще были на крючке.
Германн поморщился, снял свои наушники. Я начал отсчитывать, и вот оно началось: один взрыв за другим. По нам лупили и лодку бешено сотрясало. Все море превратилось в один заряд взрывчатого вещества.
Снова бесконечный грохот вытесняемой воды, затем снова шумы винтов. Почему без перерыва? Как винты могут вернуться так быстро? Это было спокойное шарканье медленно вращающихся винтов, а вовсе не быстрое стрекотание кофемолки и злобное завывание, которые сопутствовали максимальным оборотам.
Мрачное осознание озарило меня: эти винты не могут принадлежать кораблю, который только что контратаковал нас. Ему потребовалось бы время для завершения своей циркуляции — не может же он подходить к нам кормой вперед.
Почти немедленно взорвалось еще несколько глубинных бомб. Серия из четырех, взорвавшихся одна за другой.
Свет снова погас. Кто-то попросил запасные предохранители. Стармех посветил своим фонариком на глубиномер. Он не мог позволить себе потерять его из виду даже на мгновение. Мы были настолько глубоко, что любое дальнейшее погружение могло стать смертельным.
«Пеленг?»
«Два-семь-ноль, Командир».
«Руль право на борт. Держать курс три-один-ноль».
Командир старался удерживаться носом или кормой к приближающему
«Шумы винтов на пеленге два-ноль-ноль, Командир. Приближаются».
И снова импульсы гидролокатора нащупали нас. Меня охватило какое-то оцепенение. Мой череп казался хрупким, как стекло, подверженным тому же экстремальному давлению, что сжимало нашу стальную шкуру. Единственное касание могло стать последней каплей. Громкие удары сердца звучали в моих ушах. Я потряс головой, но удары не стихли.
Ужас истерической интенсивности казалось разрушил мои способности мыслить. И в то же время он отточил мои органы чувств до предела. Я мог видеть и чувствовать все, что происходило вокруг меня, со сверхъестественной ясностью.
«Дистанция?» — спросил Командир. «Что там слышно насчет второго?» Его тенор утратил свою уравновешенность.
Так что я был прав. Скорлупа Командира давала трещины. Второй шум мог спутать его расчеты, и тем не менее все зависело от ясности его мыслей. Вместо точных приборов он вынужден был работать на основе органов чувств, центр которых — насколько я знал — располагался у него в желудке.
Пот стекал по выступам стиральной доски его лба. Он смахнул его, еще больше сбив фуражку на затылок. Из-под козырька выбились волосы цвета кислой капусты. Он оскалил зубы и трижды щелкнул ими — это было похоже на то, как будто вдали щелкали кастаньеты.
Моя левая нога затекла. Я осторожно встал и согнул ее. Как раз когда я стоял на одной ноге, лодку сотрясла серия ужасающих взрывов. Я потерял равновесие, пошатнулся и упал на спину.
С усилием я перевернулся. Мои руки напряглись в готовности отжаться от палубы, но я держал голову вниз, ожидая следующего удара.
Откуда-то далеко доносились крики. В сознании отпечаталась лишь одна фраза: «Поступает вода». Было ли это лишь мое воображение, или же мы действительно опустились кормой? Сначала носом вниз, теперь кормой вниз…
«Кормовые горизонтальные рули вверх десять, полный вперед обе машины!»
Это был Командир. Так что я все еще мог слышать. Полный вперед — в этой ситуации? Что там с шумами? Бог мой, лодка все еще тряслась и стонала. Как будто бы, даже на этой глубине, мы продирались сквозь крутые волны.
Мне захотелось стать слабым и я спрятал голову в руках.
Ни проблеска света. Утонуть в темноте, не будучи в состоянии увидеть зеленые потоки, когда они ворвутся в лодку…
Луч фонарика протанцевал по переборками и нашел свою цель: глубиномер. Из кормы донесся резкий поющий звук циркулярной пилы, вгрызающейся в дерево. Две-три фигуры резко ожили. Шипящим шепотом были отданы приказы. Другой фонарь высветил лицо Командира. Казалось, оно было вырезано из серого картона. Наша корма опускалась все больше — я чувствовал это всем своим телом. Сколько еще времени он даст моторам работать на полный вперед? Рев глубинных бомб стих давно. Любой мог услышать нас сейчас — любой на корабле наверху. Или же нет? Например, если они легли в дрейф.