Подводная лодка
Шрифт:
Я заметил, что у нас опять был дифферент на корму. Под прикрытием следующих разрывов Стармех отдифферентовал лодку на нос. U-A выкарабкалась обратно к горизонтальному положению.
Вид морской воды, бьющей струей внутрь лодки под невероятным давлением пронзил меня как кинжал. Предвкушение катастрофы, толщиной лишь с палец, но тем не менее ужасающее — хуже, чем самая мощная из волн.
Еще разрывы глубинных бомб. Море заполняло обратно каверны от взрывов с шумом, подобным прерывающемуся дыханию астматика.
Уже снова? Казалось невероятным, что эти бомбы могли быть
Я мог ошибаться, но похоже несколько человек собрались под крышкой нижнего люка. Как будто в этом мог быть какой-то смысл! Чисто инстинктивное стремление оказаться поближе к трапу.
Мы еще не достигли этой стадии, пока нет. В фигуре лениво развалившейся Командира не было ничего несчастного, но ухмылка покинула его лицо.
Германн прошептал: «Еще шумы винтов на пеленге один-два-ноль, Командир».
«Этого нам как раз и не хватало». Командир скорчил физиономию. Их двое — подозрение превратилось в определенность. Нотка нетерпения появилась в его голосе. «Какой сейчас на него пеленг — на второй корабль?» Ему нужно было ввести новый набор данных в свою мозговую вычислительную машину.
Доклад с кормы: «Сильно текут забортные клапаны всасывания дизелей!» Стармех отправился в корму обменявшись взглядами с Командиром, который принял на себя его обязанности по удержанию лодки на глубине.
«Передние горизонтальные рули вверх десять», — услышал я его негромкий приказ.
Неожиданно я почувствовал свой полный мочевой пузырь. Вид протечки вероятно спровоцировал это ощущение, но я не знал, где можно облегчиться.
Стармех появился обратно. В корме текли два или три уплотнения. Его голова подергивалась туда-сюда, как при нервном тике. Протечка, а мы не могли откачивать за борт — соблюдение режима тишины запрещало это. Вспомогательный компенсационный насос в любом случае выведен из действия. Сбивчивый шепот. Я расслышал: «Воздушный сосуд — вспомогательный компенсационный насос — трещина…» Почему им надо было применять так много стекла на подводной лодке, в конце концов? Стекла приборов тоже потрескались.
Снова Командир приказал дать полный вперед обоим моторам. Наши скоростные маневры уклонения катастрофически пожирали ампер-часы. Он ставил на кон наши резервы. Если аккумуляторы начнут отказывать, или у нас закончится сжатый воздух или кислород, лодка будет вынуждена всплыть, что бы ни ожидало ее на поверхности. Стармех раз за разом продувал воздухом высокого давления дифферентные цистерны, чтобы придать лодке плавучесть, которая уже не могла поддерживаться только лишь откачкой воды.
Потребность в воздухе высокого давления сейчас была очень высока, потому что текущие обстоятельства не позволяли нам пополнять баллоны: компрессор не мог быть запущен, поскольку он издавал дьявольский шум при работе.
А кислород? Как долго еще могли мы продолжать дышать этой пропитавшей все вонью?
Гидроакустик считывал одни показания пеленгов за другим. Я слушал возобновившееся шуршание ASDIC'а.
Даже и теперь еще оставалось какое-то сомнение, действительно ли у нас теперь было два преследователя вместо одного. Командир засунул руку под фуражку и почесал
Или они вводили нас в заблуждение этим шумом? Это должно быть технически осуществимо. Наша полная зависимость от слуха одного единственного гидроакустика была просто нелепой.
Было похоже, что эсминец поворачивает по широкой дуге. Никакого упоминания о втором шуме, но это могло просто означать, что второй корабль застопорил машины.
Все еще ничего. Старший помощник неуверенно огляделся. У него было съежившееся лицо с заострившимся носом и белыми пятнами вокруг ноздрей.
Старшина центрального поста пытался облегчиться в жестянку. Одной рукой он с трудом извлек свой пенис из глубин кожаных штанов.
Неожиданный взрыв. Наполовину наполненная Айзенбергом консервная банка выскользнула из его рук и загромыхала по палубе. Тотчас же центральный пост наполнился вонью писсуара. Я поразился, что Командир не выругался.
Только этого нам не хватало! Я старался дышать неглубоко, чтобы как-то ослабить сжимавшие мою грудь стальные ленты и не вдыхать слишком много вони. Воздух на лодке был тяжелым от застоявшихся испарений механизмов, запахов тел полусотни мужиков, пота — холодного пота страха. Я уловил несомненный запах испражнений. У кого-то отказал сфинктер. Пот, дерьмо, моча и льяльная вода — невыносимая смесь.
Я не мог не думать о беднягах в корме. Они не могли видеть Командира и набираться мужества от одного его вида, как мы. Они были настоящими заключенными. Никто не предупреждал их, когда ожидать следующего дьявольского стука. Я бы скорее умер, чем заключил себя там, среди безмолвных машин.
Даже на этой глубине существовала разница между боевыми постами, привилегированными и непривилегированными.
Хакер и его люди, потевшие рядом с торпедными аппаратами в пещере носового отсека, абсолютно ничего не знали о том, что происходит. Никакие команды на руль или в машину не доходили до места их дежурства. Они не могли слышать доклады гидроакустика. Они не имели ни малейшего представления, как мы двигались — даже двигались ли мы вообще. Только их желудки реагировали, когда взрыв приподнимал лодку или резко бросал ее вниз. Их уши не слышали ничего, кроме отмерявшего смертные мгновения тиканья «сверчков», когда мы погружались еще глубже.
Еще три взрыва. В этот раз кувалда грохнула нас снизу. Мы рванулись вверх, как скоростной лифт.
На глубине примерно 160 метров — вспоминал я — глубинная бомба наиболее эффективна, когда она взрывается ниже корпуса на 35 метров. А на какой мы сейчас глубине? 180 метров.
Нам нечем было защищаться снизу, только фундаменты механизмов, и они меньше всего были способны противостоять сотрясениям снизу.
Еще шесть глубинных бомб, снова так близко под килем, что я почувствовал их жестокие толчки в своих коленях. Было похоже на то, как будто стоишь на качелях, а на другой их конец бросают глыбы бетона. Стрелка глубиномера подпрыгивала снова и снова, как и хотелось нашему противнику.