Подземелье Иркаллы
Шрифт:
«Если не суждено выжить мне, то я непременно заберу нескольких с собой. Танцуйте, палачи, на костях наших, пейте кровь нашу, оскверняйте тела наши и наши могилы, но никто из вас не уйдет от отмщения. Страшен будет закат народа вашего…»
Маленькая Августа без устали ходила меж измученных от долгого ожидания людей, присоединялась к их молитвам, для каждого находила слова утешения и целовала изуродованные и гниющие лбы узников, будто благословляла их перед долгим путешествием.
Когда Августа подошла к Акме, у девушки от страха сжалось
— Они не убьют тебя, — со спокойной улыбкою отвечала Августа. — Они могут сделать тебе такой же шрам, что и у меня, могут отрезать тебе волосы, но не убьют. Ты нужна не им.
Акме нервно усмехнулась, но более ничем не обнаружила своего смятения.
— Чего же насмотрелась эта девочка, жестокость каких глубин видела она, что о человеческие увечьях говорит столь просто? — прошептала Акме. — Смерть, вероятно, потеряла в глазах ее всякий трагизм и ужас.
— Даже если она вернётся к обычным людям, она навряд ли сможет жить нормально, — пробормотал Сатаро, горька глядя на ребёнка. — Ты откуда?
— Эрсавия. А ты?
— Саарда, — ответил мужчина.
— Ты из Зараколахона?! — охнула Акме.
— Да, а что тебя так удивляет?
— Как ты попал к ним в плен?
— Возвращался из Полнхольда. Четверых моих уложили, меня грохнули по башке. Очнулся уже в Коците. Странно, что не убили.
Внезапно над лесом прокатился мощный звон, и горы содрогнулись. Он вдребезги разбил тишь ночи, а вместе с тем — покой узников. Поднялся приветственный шквал криков, топот сотен ног покрыл изголодавшуюся по крови землю глубокими трещинами, а затем единственный громкий голос зазвенел в ночи, и коцитцы внимали ему, приветственно потрясали кулаками в воздухе, накаляя воздух ненавистью и злобою.
— Да благословит Господь вас, — с глубоким вздохом произнесла Киша.
Кто-то из пленников горько зарыдал, кто-то прижался к стене, будто попытался вжаться в нее и в ней же исчезнуть, кто-то скорбно запел псалмы, кто-то принял воинственную позу и сжал кулаки, готовясь дать отпор и погибнуть в бою, но не на алтаре.
— Не покидай и ты меня, сестрица! — вдруг взмолилась Августа, вцепившись в ладони Акме.
— Спрячься, Августа! — девушка подтолкнула девочку к выходу. — Как бы тебе они не причинили более вреда…
Девушка услышала срывающийся шепот Мирьи, разносивший по пещере:
— Не бойся, Ила, Господь уже ждет нас, чтобы принять души наши в чертогах своих.
Это разозлило Акме, ибо она приготовилась бороться, но в глазах Сатаро, который мог оказаться ей полезен в бою, она не увидела решимости.
Шум приблизился к пещере вплотную, и целый отряд коцитцев вбежал внутрь.
Многие женщины, искалеченные и измученные, еще недавно находившие успокоение свое от страха смерти в молитвах, ныне покорно зарыдали.
Коцитцы, без привычных доспехов, с крепкими абсолютно
После несколько из них подошли к тому темному месту, где недвижно лежала Фая, свернувшись калачиком, лицом уткнувшись в каменную стену. Они сорвали с неё старый рваный плед, подняли на слабые ноги, и Акме, увидев ее в свете факелов, застонала от ужаса.
Фая была окутана в черную полупрозрачную материю. Внутренние стороны бёдер покрывали страшные сине-жёлтые синяки да кровоподтеки. Голова ее была покрыта засохшей коркой крови, и когда-то густые волосы ныне короткими темными пучками покрывали кожу. Вместо глаз зияли две огромные черные дыры, заглотнувшие еще и брови. Лоб и щеки были покрыты свежими повреждениями, а черты лица будто стерты столь же легко, как ребром ладони стирают послание на песчаном берегу.
Акме лишь потрясенно пошатнулась, когда коцитцы подошли к ней и в охапку схватили её, связали руки за спиною, в рот засунули кляп, сильно ударили по лицу, да так, что в ушах зазвенело, и повели ее вслед за остальными вон из пещеры.
Фаю, тихую и смиренную, поволокли в другую сторону от остальных. Она с трудом перебирала ногами, но шла сама, изредка опираясь на крепкие плечи мучителей.
Их вывели на хорошо освещенную поляну рядом с алтарем. Забором выстроившись по периметру, люди приветственно кричали и хлопали, благодарно обращая руки свои к вождю, который подарил им подобные игрища. Мужчины, обнаженные женщины, дети, маленькие, худые и крепкие, старики приветствовали повелителя своего и жертв для богов своих, которых построили перед его троном.
Акме, отплевываясь от крови, фонтаном лившей из носа, закашлявшись и поморщившись, будто из тумана наблюдала за происходящим. Ее более волновал кляп, что мешал ей дышать.
С трудом поглядев на вождя, которого Августа назвала Рару, девушка осознала, что он смотрел прямо на неё. Он что-то говорил своим коцитцам, спокойно, долго, почти ласково и мелодично. Речь свою закончил он, поднявшись, к небу воздев бугристые руки и накрыв долину криками, в которых ясно слышалось:
— Эрешкигаль! Эрешкигаль! Эрешкигаль!
И будто молния ударила в Акме, и девушка широко распахнула глаза: они поклонялись Эрешкигаль, стало быть, и Нергалу, главному врагу всего Архея.
Накрыла ярость.
Услышав глухой рык девушки, коцитцы предпочли вновь сильно ударить ее, но на этот раз в солнечное сплетение. Акме задохнулась и рухнула на колени, головою уткнувшись в землю, по жухлой траве разбросав прокрывало волос. Где-то она услышала смех, оглушивший ее, стократ усиленный болью. Затем на ее бок обрушился удар, опрокинувший ее на спину, затем второй, угодивший ей в живот, и третий, и четвертый…