Подземелья Дикого леса

Мэлой Колин

У Прю упало сердце.

— Пи, — сказал Септимус.

Только Кертис не растерялся.

— А где билеты можно купить? — тут же спросил он.

Надпись над билетным киоском неподалеку гласила:

«СПЕШИТЕ! СЕГОДНЯ ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ! ДЕТИ ДО ОДИННАДЦАТИ ЛЕТ БЕСПЛАТНО!» Прю постучала по стеклу, заставив сидящего внутри мужчину вздрогнуть. Тот увлеченно читал книжку в потрепанной мягкой обложке и поднял взгляд на двоих детей за окошком так, будто вышел к ним откуда-то из астрала.

— Два билета, пожалуйста, — попросила Прю, показав два пальца.

Тот посмотрел на них сквозь очки.

— Сколько вам лет?

—

Десять, — сказал Кертис.

— Двенадцать, — исправила Прю, ткнув его локтем под ребра.

Кассир нахмурился.

— Восемнадцать баксов.

Прю, раскрыв рот, выразительно уставилась на него. Дороговато для билета на цирковое выступление в полузаброшенном парке рядом с мусорной свалкой! Она беспомощно посмотрела на Кертиса. Тот пожал плечами. Перекинув рюкзак вперед, девочка зарылась в него в поисках наличности; таковой не обнаружилось. И тут в мозгу возникло смутное воспоминание — далекое, будто бы пришедшее из другого столетия. В кармане джинсов лежали мятые и потрепанные деньги, которые она взяла, чтобы заплатить в ресторане. Как давно это было! Прю вздохнула с облегчением, достала купюры из кармана и одну за другой расправила на стойке киоска. Десять долларов. Она улыбнулась кассиру.

— У нас больше нет. — Ей вспомнились родители; ее ведь послали в ресторан по соседству с простым поручением. Что-то они сейчас думают? Могло ли им прийти в голову — да и ей самой тоже, — на что она в итоге потратит эти смятые бумажки?

— Нам очень хочется посмотреть, — взмолился Кертис.

Человек в киоске изогнул бровь.

— Неужели? — Он окинул их взглядом. — Ну, так вы такие единственные. Слава богу, сегодня все сворачивается. Цирк этот — сплошной позор. В смысле, кроме Эсбена.

Покряхтев, кассир потянулся к рулону билетов и оторвал два. Просунув их в отверстие в окошке, он взял стопку бумажек, которую туда положила Прю, и начал недовольно их раскладывать.

— Приятного представления, — буркнул он наконец, возвращаясь к чтению.

Они нашли свои места в большом шатре; седовласая женщина всучила им программку. В зале было почти пусто. На самой последней трибуне хихикали двое подростков; с краю сидел в одиночестве мужчина средних лет и ел жареный арахис из бумажного пакета с жирными пятнами. Кертис, усевшись, принялся разглядывать брошюрку, которую ему дали. Она была дешевая, сложенная из ксерокса на противной желтой бумаге. На обложке красовалась фотография медведя с раскрытой пастью, демонстрировавшего два ряда страшных клыков. Над картинкой в рамке было написано: «ДИКИЕ ЗВЕРИ! СВИРЕПЫЕ ХИЩНИКИ!» Под картинкой была еще одна рамка: «ЭСБЕН ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ!» Кертис открыл программку, и все ее содержимое разлетелось по полу. Только он наклонился подобрать листки, как сцену залил свет прожекторов.

Человек, у которого они только что купили билеты, прошаркал внутрь и окинул взглядом немногочисленную аудиторию.

— Дамы и господа, — начал он скучным, безразличным тоном, лениво переползая с одного слова на другое, — приготовьтесь испытать нечто уникальное. Под куполом цирка братьев Гэмблин вы перенесетесь в страну чудес и магии. — Ненадолго умолкнув, кассир поковырял в носу, потом изучил свой палец, вытер его о штанину и продолжил: — Они исколесили весь мир от Сиама до Сибири, развлекая и царей, и султанов. Женщины и дети, смотрите на свой страх и риск: то, что вы увидите, изумит вас и обескуражит. Представление, о котором говорит весь мир… — Кое-как выдержав

драматическую паузу, он объявил: — Эсбен Великолепный.

Трибуны в шатре поднимались вверх от земляного пола сцены, как в амфитеатре. С одной стороны стояла ярко-красная палатка; внезапно ее полотнища раскрылись, и на сцену бодро выбежал мужчина в фетровом цилиндре, красно-белом полосатом трико и черном фраке. Он одарил кассира мимолетным убийственным взглядом — видимо, из-за отсутствия в его речи огонька, — а потом широко улыбнулся зрителям. Кертис огляделся. Их было всего шестеро.

— Может, это…? — шепнула Прю.

Но оба одновременно пришли к одинаковому заключению, когда мужчина, низко поклонившись, театрально взмахнул руками: руки у него, без всякого сомнения, были очень даже настоящие, ничуть не похожие на крюки. Закончив раскланиваться, он терпеливо подождал, пока опоздавшая пожилая женщина доберется до своего места.

— ДАМИ И ГОСПОДА! — объявил он очень громко, с легким акцентом неизвестного происхождения. — Та-а-анцю-ющие обезя-а-анки! — Слова вытекали у него изо рта лениво, будто расплавленный воск. Прю подумалось, что он, наверное, пьян.

На краю сцены находился музыкальный уголок, состоящий из помятой трубы, небольшого барабана и свистульки. После этих слов стоявший там мальчуган — примерно ровесник Кертиса — поднял трубу ко рту и извлек из нее довольно жалкую фанфару.

Вход в палатку снова раскрылся, и темный силуэт вытолкнул на освещенную арену двух макак. На головах у них были одинаковые фески. Выглядели обе растерянно. Пока они добирались в центр круга, ведущий принес два обруча, дико их раскручивая.

— Сичас обезянки прыгнют. В о-о-обрючи! — Он целеустремленно подошел и помахал обручами у них перед носом. — Пригайте! — воскликнул он. — Пригайте!

Зверьки в замешательстве уставились на него.

Извергнув целый поток ругательств на неопределяемом языке, ведущий сурово шагнул к макакам и вполголоса их побранил. Потом вернулся на свое место и поднял обручи.

— Пригайте, обезянки, пригайте! — заорал он.

Одна из макак подошла к обручу и лениво пролезла в него — сначала одной ногой, потом другой. Вторая разглядывала что-то на земле; после недолгого изучения она схватила это нечто своими маленькими пальчиками и запихнула в рот. Мальчик извлек из трубы еще один печальный всплеск, и макак погнали со сцены.

— Печальное зрелище, — прошептал Септимус в ухо Кертису. Тот только кивнул.

— Может, тут какой-нибудь другой Эсбен? — спросил мальчик тихонько.

— Наверное, он позже выйдет, — предположила Прю.

Все последующее представление оказалось самой жалкой пародией на цирк, какую они только видели. Обезьянки выступали неохотно, но даже они отличались большим рвением, чем пожилой слон, который приковылял на сцену с энтузиазмом ребенка, которого ведут к зубному врачу. Львы были определенно коматозные, а «танцующие белки», наоборот, до того гиперактивные, что пулей вылетели из палатки и бросились к выходу — судя по всему, чтобы вернуться к своим собратьям, на свободу. Их дрессировщик, толстяк в слишком тугом костюме, не переставая улыбаться зрителям, выбежал следом — но Прю успела заметить, что и у него руки вполне себе настоящие. С каждым новым провалом ведущий сердился все сильнее и, соответственно, трезвел на глазах. Гневно потопав ногами на убегающих, он посовещался с дрессировщиком за кулисами и решил перейти сразу к главному номеру.