Подземелья Лондона

Блэйлок Джеймс

«Кто же ты такой?» — думал Сент-Ив, поднимаясь к маленькой передней, заваленной обломками древней мебели: деревянные церковные скамьи, алтарь, шкаф с отвалившейся дверцей, болтавшейся на петлях. На полках шкафа лежало что-то похожее на священническое облачение, аккуратно сложенное и убранное туда много лет назад, а рядом — потир, накрытый покровом для чаши, уже больше сеткой, чем тканью; тут же с крючка свисало кадило. Без сомнения, Лэнгдон оказался в ризнице — напоминании о вековой войне Англии против католичества. Интересно, сколько священников пряталось тут? И приходилось ли кому-то из них, спасаясь от солдат, мчаться по коридору к арочному

проему и скрываться в подземном мире? Посреди комнаты высилась каменная лестница, завершавшаяся площадкой. Над нею в потолке виднелся большой люк с потемневшей от старости деревянной крышкой, укрепленной железными скобами.

Взобравшись по ступеням, Сент-Ив поставил ранец и лампу на площадку, встал на колени под люком и, упершись спиной, приподнял его, невзирая на протесты ребер. На волосы посыпались пыль и мусор. Рука, просунутая в щель, нащупала тяжелую плотную ткань ковра, видимо, придавленного мебелью. Лэнгдон поднажал — люк сдвинулся, таща за собой ковер; загрохотали, падая, какие-то увесистые предметы. Встав на ноги, Сент-Ив убрал угол ковра с головы, протолкнул свое оборудование в открывшийся проход и протиснулся сам.

Комната, очевидно, была тайной часовней. Ветхие вышитые ковры, украшенные лозами и цветами, сохраняли изображения гербовых щитов непокорного рода, которому угрожало преследование. Люк, изготовленный из двухдюймовых дубовых планок, был так искусно украшен тесаными каменными плитками, что казался частью пола, правда, слишком чистой по краю, поскольку все остальное было засыпано меловой крошкой. Сент-Ив потратил несколько минут, втирая ее в щель вокруг закрытого люка, чтобы восстановить маскировку, прежде чем вернуть на место ковер и заставить его скамьями.

Потом он вышел из комнаты в коридор, вдыхая чистый ночной воздух, и немного потерял бдительность, из-за чего, завернув за угол, едва не упал в глубокую яму. Взмахнув руками, чтобы устоять, Лэнгдон выронил лампу, и та, грохнувшись вниз, разбилась. Свет погас. Минуту он стоял, переводя дыхание и сознавая, что различает предметы и без лампы. Слабый лунный свет просачивался сверху. Футах в пятнадцати над головой в каменной расщелине виднелась железная решетка, увитая вьющимися стеблями. Сквозь переплетение ветвей виднелись две звезды и краешек сияющего спутника земли. Внизу, на дне ямы, лежали осколки его лампы, а среди них — веревка с привязанным к ней блоком. Люди с повозкой подняли ее с помощью талей, что проделать довольно легко, если есть из чего сколотить деревянную оснастку.

К стене напротив была прислонена высокая лестница. Сент-Ив дотянулся до нее с края ямы, поставил так, чтобы ее конец уперся в стену под решеткой, и полез наверх, размышляя о том, что потом, оттолкнув лестницу к дальней стене, убережет тайную часовню от любопытных. Решетка легко подалась под нажимом, и Сент-Ив, выбравшись наружу, решил оставить лестницу на месте. Она может понадобиться, если они вернутся на поиски Гилберта.

Вставив решетку обратно в углубления и убедившись, что вокруг нет ни души, Сент-Ив, покинув укрытую тенью лощину, поднялся на вершину ближнего холма. Ему казалось, что он знает, где находится, и надеялся увидеть знакомые места. С учетом времени года он мог рассчитывать даже на встречу с друзьями, конечно, если те, будучи истинными перелетными птицами, не перебрались куда-нибудь на зимовье. С вершины холма он вглядывался вниз, где на северном краю Хита под луной мерцала вода двух маленьких прудов — Вуд-понда и Таузенд-Паунд-понда.

На высоком берегу у Вуд-понда стояло около дюжины цыганских кибиток. Полыхал костер, пуская в небо искры, горело множество фонарей, так что лужайка была ярко освещена. Мужчины, женщины и дети носились по траве, толпа явно собирала пожитки, готовясь двинуться дальше. Кони — дюжины две — были привязаны на краю табора.

Сент-Ив был уверен, что одна из кибиток ему хорошо знакома — ее занимала семья Лофтус, которая останавливалась на лугу рядом с айлсфордской фермой всего два месяца назад; цыгане собирали хмель и работали в сарае, помогая сушить урожай. Их фургон был ярко-красным, с выгнутой зеленой крышей. Сент-Ив весело подумал тогда: «Рождество на колесах». Умеренно недалеко к западу отсюда находилась гостиница «Спаниардс-Инн», где они с Элис останавливались на несколько суток пару лет назад. Элис была уверена, что их сын Эдди был зачат в «Спаниардс», и Сент-Ив не имел причин сомневаться в этом. Собственно, поэтому они оба испытывали к старому отелю нежные чувства.

Проносившиеся по небу тучи скрыли луну, поэтому Сент-Ив спускался с холма ощупью, ориентируясь на свет костра. И добрался-таки до цели! Глядя счастливыми глазами на красный фургон с зеленой крышей и желтым днищем, он стоял на краю табора и с изумлением ощущал себя призраком — никто не замечал его присутствия, кроме двух пацанят, странно посмотревших на него и убежавших, вместо того чтобы выпрашивать монетку или активно лезть в его карманы. Пахнуло скипидаром, и Сент-Ив заметил двух девушек, подновлявших краску на колесах кибитки Лофтусов при свете керосиновых фонарей. В одной Лэнгдон узнал Теодосию Лофтус — прекрасную художницу, которой он подарил иллюстрированную книгу об английских садовых птицах, а та в своей манере нарисовала для Элис чудесного черно-золотого карпа.

— Теодосия! — воскликнул он, но прозвучало это неразборчивым карканьем. Обе девушки повернулись на звук, и та, что не была Теодосией, взвизгнула, отпрянув, и умчалась прочь, унося горшок с краской. Теодосия же внимательно посмотрела на него взглядом, полным изумления и интереса, а потом вскрикнула:

— Да это же профессор!

Она подбежала к Сент-Иву, схватила его за руку и потащила к бочонку, стоявшему перед фургоном.

— Мама! — крикнула она, а затем твердым тоном велела: — Садитесь, сэр! — и заставила Сент-Ива послушаться, дернув его за руку.

Кто-то шумно выбирался из фургона — показалась Черити Лофтус, матушка семейства. Она несколько секунд разглядывала Сент-Ива, а потом сказала:

— Посидите-ка смирно, профессор, — и распорядилась, повернувшись к Теодосии: — Ведро чистой воды.

Сама Черити, исчезнувшая на пару минут в недрах фургона, вернулась со стаканом бренди и с кусками чистой ткани.

— Выпейте до дна, — сказала она Сент-Иву. — Это приведет вас в чувство.

Тут прибыло ведро, и женщина, намочив в воде тряпки, принялась оттирать Лэнгдону лицо.

— Адамина перепугалась, сэр, когда увидела вас, — сообщила Теодосия. — Выглядело так, словно вы выкопались из могилы. Вас что, избили?

— Избили? — переспросил он, повернувшись к ней. — Нет. Вовсе нет, и я этому рад.

— Сидите смирно, профессор, пожалуйста, — попросила Черити. — Вы в кровавой грязи по самую шею, а ваша бедная рубашка не обретет свой цвет, что с нею ни делай, — женщина помолчала, вглядываясь в его лицо. — У вас сотрясение головной посудины. Вижу по глазам. Голова болит?