Подземный гараж
Шрифт:
Это все из-за той женщины, сказала моя жена, — хотя той, кого она имела в виду, давно уже не было. Та была пятью годами раньше, когда я еще действительно чувствовал, что нахожусь в том возрасте, о котором говорила моя жена; конечно, она совсем не имела в виду все то хорошее, что, наряду с трудностями, может дать такая новая связь. Например, накал любовного чувства: ведь делать что-то, пускай хотя бы просто дышать, стоит только до тех пор, пока мы на это способны, а я тогда был на это способен. Об этом она не говорила, да и о ребенке, который может родиться, говорила лишь в негативном смысле, как о большой обузе, хотя ребенок — не только куча новых забот, но и единственное оправдание тому, что мы живем на свете, это ей, как учительнице биологии, уж точно надо было знать. Но тогда, когда я мог бы принять решение в пользу ребенка, я не принял его, а женщина не стала больше ждать, так что время ушло окончательно и бесповоротно. Теперь я уже не
Нет, сказал я ей, это не из-за нее, это из-за меня. Просто с меня хватит. Я же знаю, это из-за той женщины, сказала она, потому что любой ценой цеплялась за объяснение, которое для нее было понятным, за объяснение, которое позволяет перенести то, что происходит, и лучше указать на него, чем на самое себя или пускай на меня. Да знаю я, продолжала жена, она с тех пор все делает, чтобы мы не оставались вместе. Это вроде запаха горелого жира, который проникает даже в оконные щели… Она все сделает, но не позволит, чтобы нам, она произнесла это особенно четко, хотя между нами уже давным-давно ничего не случалось, — чтобы нам снова было хорошо.
А ведь ее тут в самом деле не стоило бы даже упоминать, у меня давно уже в голове не было ничего, что означало бы ее. Или, может, все-таки оставалось, не знаю. Позже я думал, что конечно же и из-за нее тоже: ведь в том, что я стал таким, каким стал, сыграла роль и та женщина, и то, что о ней, о той женщине, я сказал: нет. Я сказал «нет» той жизни. Тому чувству, которое тогда глубоко пропитало каждую мою клетку, вот ему я сказал: нет. Я не могу судить, что стало бы, скажи я «да»; у меня брезжили только смутные предположения, что это «да» совсем не обязательно означало бы благоприятную для меня перемену, хотя я точно знаю, что предположения эти — тоже следствие моего отрицательного решения. Я сказал «нет», а тот, кто сказал «нет», с той самой минуты заинтересован в том, чтобы все подтверждало это «нет». Он хочет уверить себя в правильности своего «нет», хотя каждый знает: нет никаких решений, есть только жизненные ситуации, которые выглядят как решения. Эти видимости решений — лишь сложившиеся независимо от нашей воли перипетии нашей судьбы, мозг же послушно обосновывает эти перипетии, хотя, случись в жизни другой поворот, мозг так же усердно оправдывал бы и его. Нет правильных и неправильных путей. Качественная характеристика жизненных путей — это субъективное, вытекающее из нашего характера осмысление судьбы, и как бы сильно ни верили мы в свою интуитивную способность правильно видеть вещи, никакой объективной истины в этом видении нет; или, можно сказать и так, именно субъективность эта и есть истина: ведь в нашей жизни что-то происходит, а что есть истина, если не то, что как раз происходит.
В каком-то смысле жена моя была права: все произошло из-за той женщины, которую она называла другой, или последней шлюхой, или просто женщиной. Хотя на это я мог бы возразить, что произошло это именно из-за нее, из-за моей жены: ведь и та женщина появилась потому лишь, что жена была такой. Однако нет смысла искать логику в происходящем, любой иной ход событий мог бы иметь место и выглядеть так же логично. Я ушел, я бросил все, я скинул со своих плеч бремя соответствия вещам и людям, бремя соответствия работодателю. Бремя воли чужой и бремя собственной воли.
Зачем ты явился сюда? Это твоя машина? Или ты взял ее на время в своем офисе, или попросил у отца? Ты не знаешь, где я нахожусь, но я вижу тебя в камере наблюдения. Я знаю, кто ты такой. Я уже несколько лет за тобой слежу. Ты явился сюда, чтобы продолжать ту жизнь, которой жил до сих пор. Нет, я не тот человек, который изменит мир, мир никто изменить неспособен. Я — лишь один из тех, кто способен что-нибудь предпринять против того мира, в котором мы живем. Каждый может сделать непригодным для жизни лишь то место, которое он занимает по праву. И я сделаю, что должен сделать, но не потому, почему делают это арабские террористы или революционеры, которые прячут дремлющую в них агрессию под идеологиями, призывающими вроде бы к спасению мира. Я — не лучше кого бы то ни было, я — не лучше тебя, и ты — не лучше меня; не существует такого, что кто-то лучше или хуже других. Судьба наша будет общей, как была общей и до сих пор. Ну да, ты считал: в каком-то смысле твоя судьба — лучше моей. Ты смотрел на меня или не смотрел, замечал или не замечал, ведь тебя не интересовало, сидит ли кто-нибудь в той стеклянной кабинке, за камерами наблюдения. Не ты сидишь там, в этом суть.
Ты ничего обо мне не знаешь. Ты не знаешь даже, прячусь ли я в тебе или живу вне тебя. Что есть нечто в глубине твоего сознания, стеклянная
Я уже не смотрю на камеры наблюдения, меня не интересует, какое у тебя лицо, почему ты смеешься, когда вылезаешь из машины, что там у тебя случилось, что произошло с тобой такого забавного: какое-нибудь вечернее приключение или деньги пришли на твой счет; меня не интересует, как ты приводишь в порядок машину, как открываешь и закрываешь ее, каким товаром набит твой багажник, есть ли с тобой женщина, та же она, что вчера, или уже другая. Ты меня — не интересуешь, я отказался от тебя, как и ты отказался от себя самого. Ибо тем, что ты ничего не делаешь, тем, что ты смирился, пускай все остается неизменным, — ты стал стражем пустоты, стражем наполняющего тебя зияния. Ты бдительно следишь и в самом себе, и вокруг себя, чтобы ничто не проникло туда, в пустоту, которая живет в тебе. Ты думал, что я — охранник в подземном гараже, но это не так.
Я не смотрю на экран, разве что иногда бросаю на него взгляд, случайно или, например, как сейчас, потому что жду кое-кого. Мне любопытно, когда они прибудут. Смотрю на экран: ничего. Маленький красный автомобильчик. Я знаю, какая это марка. Мне знакомо это авто, такое женщина получает на Рождество от мужа, разбогатевшего на подозрительных финансовых сделках, чтобы даже на Рождество лишний раз похвастаться своими деньгами или чтобы женщина еще больше любила его. В этот вечер она, может быть, в самом деле любит его сильнее, но за несколько дней привыкнет к тому, что у нее есть авто, и все будет таким же, каким было до сих пор. Я знаю все машины. Какое-то время я только этим и занимался. Смотрел, когда и какие приезжают и каких марок больше всего бывает за день. Я составлял таблицы, в институте я привык чертить всякие графики, — здесь я пробовал выяснить соответствие цвета, размера и марки с водителем. Сначала всего лишь — женщина это или мужчина, потом — с учетом других различий: толстый, худой, лысый, старик, среднего возраста, молодой. Данные были у меня в голове, и я в любой момент мог перейти с одного графика на другой. Вот появляется маленькая красная машина, останавливается в зеленом секторе, потому что там как раз есть место, там она и останавливается, я вижу в камере.
Из машины выходит женщина. А те, кого я жду, все не приезжают; я не знаю, по какой системе они проверяют разные гаражи. Не знаю, сколько групп они высылают. Знакома мне эта женщина? Может, сначала они обследуют места в центральной части города. Я знаю эту женщину. Знаю, да, но что она здесь потеряла? Именно сейчас, что ей здесь надо? Обычно она сюда не приезжает, это ей не по пути. Как-то, давно, она сказала… Мы сидели на постели, потому что я знаю эту женщину, на нас не было ничего, только рука другого. Она сказала, что хочет купить машину, это было бы так здорово, взять и поехать куда-нибудь, куда захочется, и остановиться, где захочется, в любом месте. И не было бы никаких таких досадных вещей, как уличное движение, а вечером, в восемь часов, остановиться в какой-нибудь деревушке, и пускай вокруг плечистые парни с наглыми глазами. Она и меня взяла бы с собой, сказала она.
Тогда она взяла бы меня с собой, потом, позже, нет; или взяла бы кого-нибудь другого. Она купила машину. Но — чтобы сюда! Это точно она? Чертова камера. С такой камерой наблюдения кого угодно можно принять за кого угодно. Здесь — совсем не то место, о котором она говорила, не то место, где можно ехать и останавливаться, когда придет в голову. Как путники в сказках: под высоким небом, в глубине огромных пещер, за тридевять земель, на кручах стеклянных гор, в царстве фей или на земле великанов, где даже самый маленький камушек величиной с гору. Здесь — не то место, сюда приезжают с какой-то целью и с какой-то целью проводят здесь время, это такое же место, как любой гараж, это — не пространство свободной воли, а пространство, где все заранее предопределено. Зачем она сюда приехала? Что ей нужно? Кто сказал ей, что нужно приехать сюда? Кто сказал ей, что я здесь и что нужно сломать живущую во мне волю? Она приехала для того, чтобы сломать? Это ей, наверно, подсказала старушка, которую она встретила в дремучем лесу, или какой-нибудь добрый карлик, какой-нибудь грустный гном, каким в сказках поручено оберегать сказочное королевство от всяких злых сил.