Подземный мир и живая вода
Шрифт:
— Можно и так сказать.
— Почему рождественский? Причем здесь Иисус? Почему не любой другой день?
— Потому что у всего мира праздник, и у нас праздник. Даже Подземный Сейм сделает перерыв на рождественские каникулы. Никто не удивится, когда человек уехал из дома, чтобы погулять на Рождество в другом городе, а вернулся побитый, усталый, но довольный. Даже простаки понимают, что бузить, нажравшись в сопли, ловчее там, где тебя никто не знает. Учудишь что в родном городке, так тебе до смерти пенять будут и еще детей и внуков вышучивать. А то же самое учудил за двести верст, так
— Надеюсь, ты не просишь отпустить тебя на эту волчью гулянку? — нахмурился Фредерик, — Или кого-то из твоих?
— Нет, — оскалился Олаф, — Я интересуюсь, не надо ли тебе больше вервольфов? Про плотность огня мы слышали. Как насчет плотности клыков?
13. Глава. Крепкое слово и честная сделка
В Волынь Ласка, Вольф и Бенвенуто прибыли двадцать второго декабря и смело поехали к пану Люциусу, минуя постоялый двор.
Гостей встретил один из клиентов пана. Этот малый тоже сидел за столом в апреле и знал, что один русский должен привезти жалованную грамоту на Виленское воеводство. Он бы, конечно, забыл за полгода, но Кшиштоф и Богдан на днях вернулись из Кракова и рассказали, что грамота уже подписана королем.
Душегуб представился как Вацлав и проводил гостей поставить лошадей в конюшне. Более важные персоны бросили бы поводья слугам и прошли в дом. Менее важным досталось бы привязать коней у коновязи, не расседлывая, и пусть мерзнут.
Конюшня у пана, который содержал отряд кавалерии и часто принимал гостей, оказалась капитальным строением стойл на тридцать в три секции, разделенные противопожарными каменными стенами. С огромным удивлением Ласка увидел в одном из стойл Элефанта, который стоял как пришибленный и даже не поздоровался. У них в гостях Рафаэлла? Зачем она так его заколдовала?
— Чей это конь? — спросил Ласка.
— Богдан Забодай из Кракова привел, — ответил Вацлав, — Жинка его, Оксана, у каких-то немцев коня угнала.
— А кто на нем ездит? Оксана? Что он смурной такой?
— Пан выкупил. Полдня торговались. Зверь, а не конь. Жрет за троих. Пана еще признает, а больше никого в грош не ставит, даже Кшиштофа и Атамана.
Ласка подумал, что Оксана наверняка украла Элефанта у Рафаэллы. Он мог бы легко расколдовать коня. Но сразу бы тогда поссорился с Чорторыльским и остался бы без живой воды. Да и что бы он стал делать с расколдованным жеребцом? Полтора месяца гнать его обратно в Вену? Некогда. Брать с собой в Москву? Нет. Рафаэлла наверняка идет по следу, и с ней вся отцовская рать. Надо быстро забирать живую воду и уходить.
— Как же я рад тебя видеть, сын боярский Ласка Умной, — хозяин даже на крыльцо вышел, — Два дня до Рождества, так что не опоздал, хотя я тебя прождал все лето. Друзья с тобой или попутчики?
— Вольфа ты знаешь, а это Бенвенуто Белледонне, брат мой названный.
Бенвенуто сделал шаг вперед и изысканно поклонился, сняв шляпу.
— Люциус Чорторыльский, — представился хозяин и тоже приподнял шапку, — Прошу всех за стол, потом дела. Хлопцы мне передали про жалованную грамоту, да смотрю, и сабля при тебе. Никуда не торопись, выпей,
— Тороплюсь я, ясновельможный пан, — сказал Ласка, — На ночь точно не останусь.
— Тогда прошу с морозу по чарке и сразу горячего капустняка.
Так в Литве называли борщ из кислой капусты, моркови, свеклы и лука с пшеном. По случаю поста, на столе квашеная капуста присутствовала еще и в варениках, и в постных голубцах с пшеном и овощами, и тушеная с грибами, луком и морковью. Из неместной кухни стол украшала только английская селедка, а из сладкого — запеченные яблоки с орехами и медом. Переходить с порога к делам как-то неприлично, да и на этот раз о хитрых сделках речь не шла, поэтому хозяин пригласил гостей не в кабинет, а за общий большой стол.
Спаивать гостей Люциус не спешил, очень интересовался, почему Ласка так долго отсутствовал, ведь до Кракова меньше месяца пути и обратно столько же.
Ласка рассказал про путешествие в Крым и обратно. Без лишних подробностей. Оксану вообще не упоминал, да и про Вольфа ничего оборотневого не сказал. Вольф в разговор не вступал, зато Бенвенуто весело рассказал про нравы в Риме и в Фонтенбло, даже пару раз сорвал аплодисменты от заслушавшихся душегубов, которым переводил неожиданно эрудированный шляхтич по имени Кароль. Итальянец, конечно, не стал упоминать, что соблазнил любовницу самого короля, а скромно сказал, что поссорился из-за женщины с одним знатным вельможей.
— Знаешь, дорогой гость, я бы заказал у тебя портрет. В полный рост и в доспехах, — сказал Люциус.
— Я бы написал, — сказал Бенвенуто, мысленно порадовавшись, что хоть кто-то не попросил лошадку, — Но это надо краски купить и кисти. Не те, что на базаре, а настоящие. Темперу, или лучше масло.
— Краски, говоришь? — наморщил лоб Люциус, — Монастырские не подойдут?
— Не знаю. Если пан про те, которыми иконы пишут, то надо пробовать. Одно дело доска, другое дело холст. Я, конечно, могу и на доску переучиться, если в ваших краях на холсте не пишут, но так вот с ходу ответа не дам.
— Честный ты человек, Бенвенуто! Другой бы первым делом аванс запросил. А если красок нет, карандашом напишешь?
— Хоть сейчас, только дай мне лист хорошей бумаги, — Бенвенуто вспомнил Ворона Вороновича, — Не найдешь, так и углем на стене нарисую. За эскизы и наброски денег не беру, это не за мольбертом стоять неделю.
Люциус сунул руку за спину и достал откуда-то лист бумаги не хуже, чем у Ворона Вороновича.
— Напиши-ка мой портрет. Вот как сижу, так и пиши. Если понравится, я на холсте и в цвете закажу. Оплачу по королевским расценкам, мое слово крепкое.
— И напишу, — Бенвенуто сразу принялся за работу.
— Кстати, о слове, — сказал Чорторыльский, — Пора бы мне увидеть мою жалованную грамоту на виленское воеводство.
— Прошу, — Ласка выложил на стол свиток.
— Дождался, — сказал Люциус и довольно улыбнулся, — С меня пузырек живой воды дозой на два глаза. Верно?
— Верно.
— Я сейчас за живой водой схожу, а вы угощайтесь, — Люциус забрал грамоту, вышел в зал и затопал по лестнице наверх.
Слуги вынесли карпов в сметане с гречневой кашей.