Поджигатели
Шрифт:
Мне не оставалось ничего другого, я выпила пять бокалов вина и рассказала им то, что сказал мне Теренс.
— Не верь ему, — сказал Петра. — Это выходит за рамки правдоподобия, что они знали о майском теракте и никак его не предотвратили.
— Да ладно, Петра, — сказал Джаспер. — Такая наивность. Им нужно было защитить своего осведомителя, вот они и решили: пусть умирают футбольные фанаты. Не вижу, что здесь такого невероятного.
— Тысяча мертвых душ, Джаспер, — сказала Петра. — Вот во что невозможно поверить.
Джаспер засмеялся.
— Тысяча душ — это мелочь, — сказал он.
—
— В Ковентри погибло больше, — сказал Джаспер. — В ноябре 1940-го. Немцы закидали его зажигательными бомбами. Черчилль знал заранее из расшифровок «Ультры». И решил ничего не предпринимать. Нельзя было раскрыть перед немцами, что мы взломали их шифр.
— Чушь, — сказала Петра. — В это никто не верит. Это миф.
— Но разве он не похож на правду? — сказал Джаспер. — Разве ты не веришь, что они пойдут на все, лишь бы защитить своих драгоценных воротил из Сити?
— Ты под кайфом, — сказала Петра.
— А то, — сказал Джаспер. — Но я прав.
Еще одна машина бабахнула на улице, а Джаспер и Петра сидели и сверлили друг друга свирепыми взглядами в зловещем оранжевом свете.
— Слушай, — сказал Джаспер. — На самом деле они пытаются предотвратить нападение на Сити. Погибнет тысяча дельцов в костюмах — и прощай мировая экономика. А погибнет тысяча парней в красных футболках — и пивные продадут чуть меньше пива.
Я уже опьянела от дурацкого розового вина, и мне не надо было вмешиваться, но так уж вышло.
— Джаспер прав. Правительство плюет на таких людей, как мой муж и сын.
Петра покачала головой.
— Это паранойя, и больше ничего, — сказала она.
— Я не параноик, я из рабочего класса, это другое.
— Да боже мой, — сказала Петра. — Только не надо превращать войну против террора в классовую войну.
— Вот именно что войну, и она ничем не отличается от любой другой войны. Ты никогда не думала, почему у такой девушки из Ист-Энда, как я, нет далеких предков? Ну так есть причины, Петра. Первая мировая война. Вторая мировая война. Война на Фолклендских островах. Первая война в Персидском заливе. Вторая война в Персидском заливе и война с наркотиками. Можешь выбирать, потому что в этих войнах у меня все родственники поумирали. Война есть война, Петра. Ничем не отличается от любой другой. Умирают такие, как я. А выживают… извини, Петра, но выживают такие, как ты. А ты так привыкла выживать, что даже не замечаешь, как это у тебя здорово выходит.
Петра уставилась на меня.
— Знаешь что? — сказала она. — Иди ты в задницу.
— Петра, — сказал Джаспер. — Перестань.
— Нет уж, Джаспер, — сказала она. — И ты иди в задницу. Пошли вы оба в задницу. Вы просто не хотите сдвинуться с места, что, не так? Прячетесь за своими заговорами и кокаином, как обиженные дети. Знаете, чем я всю неделю занималась? Двигалась вперед. Как все. Лондон продолжает жить. Париж не позволяет себя запугать. А Нью-Йорк весь в ярких цветах. Дерзких цветах. Благодаря Нью-Йорку в следующем году будет весенний сезон, а благодаря мне вы сможете прочитать о нем в следующем воскресном выпуске. Хельмут Ланг движется вперед. Джон Гальяно движется вперед. Весь западный мир способен двигаться вперед, видимо, за единственным исключением
Она встала из-за стола, подошла к окну и уставилась на улицу. Я подошла к ней и дотронулась до ее руки.
— Извини, Петра, зря я на тебе сорвалась.
Она повернулась ко мне и хотела что-то сказать, но я положила руку на ее ладонь и удержала ее. Она закрыла рот.
— Прости, Петра.
Петра посмотрела вниз, потом медленно подняла вторую руку и коснулась моей кончиками пальцев. Ее кольца сверкали оранжевым в свете огня, проникавшего с улицы. Тогда ее лицо изменилось, и она перевела взгляд с моей руки на мои глаза.
— Господи боже, — сказала она. — А вдруг ты права?
Джаспер засмеялся и откинулся на спинку стула.
— Хельмут Ланг не стал бы из-за этого волноваться, — сказал он. — Он, понимаешь ли, движется вперед.
— Заткнись, Джаспер, — сказала Петра. — А вдруг это правда насчет майского теракта?
Джаспер покачал головой.
— Не вздумай, — сказал он. — Я знаю, что у тебя на уме.
Петра прошла вперед и оперлась на стол, и свет от свечей отбросил черные тени туда, где должны были быть ее глаза.
— Послушай, Джаспер, — сказала она. — Ты должен написать об этом.
— Петра, — сказал Джаспер. — Ты же в это не веришь. Забыла?
— Я почти передумала, — сказала Петра. — Если это правда, то это самая громкая сенсация после дела Келли. [28] Напиши о ней, и не успеешь ты глазом моргнуть, как тебя опять примут в газете с распростертыми объятиями.
— Дорогая, — сказал Джаспер. — Ты пишешь о моде. Не надо говорить мне, что сенсация, а что нет. Занимайся оборками и эпиляцией.
28
Келли — эксперт британского министерства обороны, раскрывший корреспонденту Би-би-си подробности «иракского досье», покончил с собой.
— Да пошел ты, — сказала она. — Назови мне хоть одну уважительную причину, почему ты не должен об этом писать.
— Я назову тебе три, — сказал Джаспер. — Во-первых, это нанесет немыслимый ущерб национальной безопасности. Во-вторых, я спал с главным источником информации, а в-третьих, дай подумать. Ах да. Такая противная штука, как обвинение в клевете, которая говорит, что нельзя публиковать безумные обвинения в отсутствие каких-либо доказательств. Да уж, помимо всего вышеназванного, эта история даст большой толчок моей карьере.
— Да пошел ты, — сказала Петра.
— Сейчас пойду, — сказал Джаспер. — Только попудрю нос.
Он достал из кармана брюк свернутую бумажку и развернул ее на столе.
— Посмотри на себя, — сказала Петра. — Это же позор. Мы работаем в национальной газете, Джаспер. Мы с тобой входим в очень немногочисленный круг людей, которые имеют возможность изменить то, что нас окружает. Если такие люди, как мы, не будут поступать как надо, куда же тогда катится цивилизация?