Поединок на границе
Шрифт:
Так думал Ленька дома, а теперь сидит на скамеечке под старыми тополями во дворе заставы и вспоминает Петра Клюева. Прав был парень, толково подметил существо границы. Перекрутила она все Ленькино нутро. Сегодня друзья окончательно выбили его из колеи спокойной жизни. Разделали в световой газете, да еще при шефах, при ней, Галинке, что наконец-то после долгого отнекивания согласилась пойти вместе в кино. А теперь что? Стыд и срам. Середнячок, обитатель тихой заводи. Вот он какой никудышный человек.
Над его тяжелой от дум головой сонливо шепчут тополя, в небе плывет полная и яркая луна, где-то далеко-далеко, на противоположной окраине
В босоногую пору Ленька не был тем, кого считают забиякой, не ходил и в тех, кто сносит насмешки охальников. Пошел в школу — тоже не был последним, правда, и вперед не вырывался. Его не хвалили и не ругали нигде: ни дома, ни в школе и ни на улице. Как неприхотливый подорожник растет себе на обочине большака, пропуская мимо стремительные автомобили, так и Ленька был равнодушен к быстрому бегу, и точно так же, как дождь умывает подорожник, спасая его от гибели, так и окружающий мир поддерживал Ленькино существование, наполнял его дни определенным смыслом, заботами, маленькими удачами и огорчениями.
Мать, овдовевшая в войну на двадцать пятом году жизни, ради Леньки отказалась от второго замужества и старалась сделать так, чтобы люди не кивали на него, как на бедного сироту.
Ленькин дед часто поговаривал:
— Гвоздевы не любят слепить глаза людям славой, не тех кровей они. Держатся на своем корню ровно, спокойно и крепко. А корень их потомства ядреный и глубоко врос в сибирскую землю. Никакая стужа, никакая засуха не берет его.
Ленькины сверстники после десятилетки разлетелись в разные стороны: кто в институт, кто на целину, кто в таежные дали. Ленька, закончив техникум связи, остался дома. Его устраивала жизнь на тихой, милой, обжитой прадедами земле. Он работал на радиоузле, чинил людям радиоприемники и слыл скромным парнем.
Таким он прибыл в пограничную часть. На учебном пункте, где молодых солдат обучали лучшие сержанты и офицеры застав, Ленька все равно не загорелся романтикой дозорных троп. На заставе он тоже не спешил взваливать на себя тяжелую ношу и был рад, что попал в связисты. Хотя и поговаривают на заставах, что, кто боится пыли-грязи, тот и лезет в роту связи, но Леньке наплевать на это. Он опять у любимого дела. Слушает морзянку и в свободное время ловит Новосибирск и наслаждается песнями земляков. По выходным дням монтирует заставский магнитофон. Задумал он не только записывать для ребят хорошие концерты, но и облегчить свою работу. Радисты на центральной станции сидят сильные, дают на ключе что трансмиттер, а Ленька пока слабоват. Магнитофон и выручит. Включил его на большую скорость, пусть себе дает ас эфира на катушку, а потом пустил ленту магнитофона медленно — и записывай спокойно радиограмму. Ни одной ошибки не сделаешь. Для солидности можно дать в эфир «щрщ», быстрее, мол, давай, чего тянуть резину. Сразу штабные удивятся: «Смотри, какой ас выискался среди новичков».
Эта идея настолько увлекла Леньку, что он днями и ночами паял схему магнитофона. А чтобы старшина не придирался к нему за нарушение распорядка дня, втянул и его в свою затею, не сказав, конечно, насчет приема радиограмм, а пообещал записывать последние известия и потом транслировать их для тех, кто вернется с границы. Старшина
Леньке казалось, что служба пошла вполне нормально, больше и желать не надо. В отличники он не метил, двоек в учебе не было. И вот эти слова из газеты — «середняк, тихой заводи жилец». Он даже представил себе заплесневелый омут, где мочат его односельчане лен, и вдруг ощутил противный запах, от которого затошнило и перехватило дыхание.
Из открытых окон ленинской комнаты доносилась мелодия вальса. Его сослуживцы танцевали, а он еще во время сеанса кинофильма, перед которым показывали светогазету с карикатурами на него, улизнул и забрался в самый глухой уголок аллеи.
Вошел он в казарму только к отбою и сразу забрался в постель, но сон долго не приходил. В голове бродили всякие дурные мысли, от которых тяжелела голова и ломило в висках. Ленька думал, конечно, и о том, как быть ему дальше, но ничего путного в голову не приходило. Сначала ему казалось, что он способен дать фору сто очков любому отличнику, но скоро отказывался от этой мысли, как непосильной ему.
Утром начались обыденные солдатские дела. Никто из товарищей не напомнил Леньке о карикатурах, вроде их и не было вовсе. Все приветливо здоровались с ним, безобидно шутили. Но Ленька чувствовал во всем этом снисходительное к нему отношение и еще больше злился, негодовал на себя.
Перед закатом солнца вдруг пропала связь с постом наблюдения, что находился на правом фланге, в десяти километрах от заставы, и Ленька получил приказ немедленно устранить повреждение. На подмогу дали двоих, таких, как он, солдат-первогодков, но уже исколесивших участок заставы вдоль и поперек. Старшим наряда начальник назначил Николая Зайкова. Леньке выпала роль как бы помощника по технической части. Такое назначение в наряде раньше воспринимал Гвоздев как должное: ведь он сидит в радиорубке, а ребята лазят на тропах ежедневно по восемь часов. Но сегодня после всего случившегося роль младшего показалась ему низкой, ущемлением его достоинства, связь-то восстанавливать будет он, а командовать назначили Зайкова.
Сборы у солдата, известное дело, минутные, а рядовой Гвоздев возился при укладке инструментов целых полчаса, давая понять Зайкову, что все-таки хозяином положения остается он, Ленька Гвоздев, связист заставы. Впервые в жизни ему не хотелось уступать первенства, хотя понимал, что приказ начальника заставы не подлежит никакому изменению.
Это чувство не покидало его и в дороге. Чем чаще давал он волю своему самолюбию, тем отчетливее представлял всю несостоятельность своего прежнего спокойствия, довольства службой и жизнью вообще. В самом деле, что он сделал такого, чтобы потом, дома, можно было с гордостью рассказать людям?
Когда наконец нашли повреждение линии связи, горы уже начали синеть и все заметнее теряли четкость очертаний, все сильнее дышали влажной прохладой. Ленька жадно втягивал ее и, казалось, от этого на душе становилось легче. Он проворно стянул ручной лебедкой — «жабкой» — концы порванного провода и сварил их термической спичкой. На все это ушло минут двадцать, не больше, в течение которых Николай Зайков, неуклюже суетясь возле Гвоздева, старался помочь ему в чем-нибудь, но Ленька отстранял его или попросту гнал: