Поединок

Крутов Игорь Владимирович

Калинин покачал головой.

— Нет.

И больше не стал ничего объяснять. Ему казалось, нет, он был уверен, что этот странный парень поймет его, таких, как этот Борис, немного, он это кожей чувствовал, он такое всегда кожей чувствовал.

Сухорецкий обрадованно кивнул.

— Ну! — воскликнул он. — Все правильно! Я же сразу понял, что это дело для вас сугубо личное. Можно сказать, интимное. Я не ошибся?

— Нет, — снова сказал Калинин.

— Спокойно, полковник, —

сказал Сухорецкий. — Что это вы стали таким односложным? Я в вашей команде, неужели не видно?

— Видно, — улыбнулся Олег. — И я еще не полковник.

— Будете, — заверил его Сухорецкий. — Ну, так что вас интересует? Спрашивайте.

— Скажите, Борис… Вы уверены, что это самоубийство?

— Нет.

— Не уверены?

— Нет.

— Ну вот, — улыбнулся Олег. — Теперь вы стали односложны. А почему вы не уверены?

Вместо ответа тот вдруг спросил его:

— Олег, у вас есть собака?

Далась ему эта собака.

— Нет, — терпеливо и односложно ответил ему Олег.

— А у меня есть, — сообщил ему Сухорецкий.

— Поздравляю.

— Ротвейлер.

— Это хорошо или плохо?

— Это нормально, — заверил его Сухорецкий. — Вы, наверное, не женаты?

Уф! Кажется, он устал от этого Сухорецкого. Хотя в его дурацких вопросах прослеживалась какая-то пока непонятная Олегу логика.

— Угадали, — ответил Калинин.

— Конечно, — кивнул тот. — Времени нет, кому с собакой гулять?

Вот пристал!

— У меня жена Луку выгуливает.

— Луку?

— Собаку нашу.

Калинин решил поддержать пока разговор. Если он сумасшедший, то лучше пока его не раздражать. А если он нормален, да еще работает старшим следователем по особо важным делам, то, наверно, не случайно все это он ему говорит.

Приняв решение, Олег успокоился.

— Почему Лука? — спросил он. — Никогда не слышал такого собачьего имени.

— Сокращенно от Лукино, — пояснил Сухорецкий.

Калинину показалось, что он ослышался.

— Сокращенно — от чего?! — переспросил он.

— От Лукино, — смотрел на него своими чистыми глазами Сухорецкий. — Лукино Висконти. Режиссер такой итальянский. Слышали?

— Нет.

— Жаль, — искренне огорчился Сухорецкий. — Хороший режиссер. Мы с женой его очень любим. Да жена, кстати, и назвала его Лукино. Ну а я — Лукой. Так привычней.

— Да, — сказал Калинин, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Но мы отвлеклись, — заметил Сухорецкий.

Слава Богу!

— Ага, — кивнул Калинин, чувствуя, что еще немного, и у него крыша поедет от этого Сухорецкого.

— Вернемся от режиссеров к собакам, — предложил тот. Олег подумал, что не удивится, если немедленно расплачется прямо

на глазах у этого иезуита.

— Я бы не застрелил Лукино ни за что на свете, — неожиданно произнес Сухорецкий. — Даже если бы весь мир летел ко всем чертям. Собака — очень родное существо. А если ты один, то собака единственное, что соединяет тебя с Космосом, Вселенной, с Богом, наконец. Этого можно не понимать, это не обязательно понимать, но это чувствуют все собачники. Просто большинство из них не может выразить это словами.

Калинин понял.

— Вы хотите сказать, что Арсеньев не мог сначала застрелить собаку, а потом себя?

— Да.

Калинин с восхищением смотрел на этого парня. Он действительно ему нравился, этот Сухорецкий!

— Могу и больше сказать, — добавил тот.

Олег насторожился.

— Слушаю вас, Борис.

— У человека, который держит собаку, гораздо меньше шансов покончить с собой, чем у одинокого человека, у которого ее нет. Вы поняли меня?

Олег кивнул.

— Думаю, что да. Понял.

— Ну тогда, — небрежно бросил Борис, — вам незачем знать, что было написано в предсмертной записке.

Калинин вытаращился на него:

— Записка?!

— Так точно.

— Что было в записке?

Сухорецкий пожал плечами:

— Самые обычные слова: «Счастье — это когда тебя понимают».

— И все?!

— И все, — согласился Сухорецкий.

— Знакомая фраза.

— Да. Из фильма «Доживем до понедельника».

— Но эта фраза может означать что угодно! Не обязательно считать это предсмертной запиской.

— Но можно и считать, — возразил «важняк» — Нам и посоветовали настоятельно так сделать.

— Кто может давить на Генеральную прокуратуру?

— Я вас умоляю, Олег. На Коржакова давят, а вы — на Сухорецкого. Кто захочет, тот и задавит.

Калинин внимательно на него посмотрел и твердо спросил:

— Имя?

— Мое?

— Не глупи, Боря.

— Киселев, Олег. Илья Михайлович Киселев.

— Это что за птица?

— ЦСА.

— А это что так… — начал снова Калинин и замолчал.

Сухорецкий произнес эти три буквы не как аббревиатуру, а как одно слово — «цса», и поэтому он не понял поначалу, что тот имел в виду «це-эс-а». Центр стратегического анализа. Не больше и не меньше.

Он посмотрел на Сухорецкого и сказал:

— Спасибо, Борис.

— Не за что, Олег. Заходите еще.

— Обязательно. Приятно иметь дело с понимающими людьми.

— Кое-что умеем.

— Спасибо, Борис, — повторил Калинин.

— Это все?

— Все.

— Тогда, с вашего позволения, Олег, я вернусь к своим делам.