Поэмы (1922-февраль 1923)
Шрифт:
Она лежит!
Беги!
Скорей!
Пора!
Мясом дымясь, сжимаю жжение.
130 Моментально молния телом забегала.
Стиснул миллион вольт напряжения.
Ткнулся губой в телефонное пекло.
Дыры
в доме,
взмыв
Мясницкую
пашней,
рвя
140 кабель,
номер
пулей
летел
барышне.
Смотрел осовело барышнин глаз -
под праздник работай за двух.
Красная лампа опять зажглась.
Позвонила!
Огонь потух.
160 И вдруг
как по лампам пошло куролесить,
вся сеть телефонная рвется на нити.
– 67-10!
Соедините!
–
В проулок!
Скорей!
Водопьяному в тишь!
Ух!
А то с электричеством станется -
160 под Рождество
на воздух взлетишь
со всей
со своей
телефонной
станцией.
Жил на Мясницкой один старожил.
Сто лет после этого жил --
про это лишь -
сто лет!
–
170 говаривал детям дед.
– Было - суббота...
под воскресенье...
Окорочок...
Хочу, чтоб дешево...
Как вдарит кто-то!..
Землетрясенье...
Ноге горячо...
Ходун - подошва!..
–
Не верилось детям,
180 чтоб так-то
Землетрясенье?
Зимой?
У почтамта?!
Телефон Протиснувшись чудом сквозь тоненький
бросается шнур,
на всех раструба трубки разинув оправу,
погромом звонков громя тишину,
разверг телефон дребезжащую лаву.
Это визжащее,
190 звенящее это
пальнуло в стены,
старалось взорвать их.
Звоночинки
тыщей
от стен
рикошетом
под стулья закатывались
и под кровати.
Об пол с потолка звон_о_чище хлопал.
200 И снова,
звенящий мячище точно,
взлетал к потолку, ударившись об пол,
и сыпало вниз дребезгою звоночной.
Стекло за стеклом,
вьюшку за вьюшкой
тянуло
звенеть телефонному в тон.
Тряся
ручоночкой
210 дом-погремушку,
тонул в разливе звонков телефон.
Секун- От сна
дантша чуть видно -
точка глаз
иголит щеки жаркие.
Ленясь, кухарка поднялась,
идет,
кряхтя и харкая.
Моченым яблоком она.
220 Морщинят мысли лоб ее.
– Кого?
Владим Владимыч?!
А!
–
Пошла, туфлею шлепая.
Идет.
Отмеряет шаги секундантом.
Шаги отдаляются...