Поэтесса

Удальцов Николай

28

…Человек по-настоящему счастлив тогда, когда он может не торопиться пользоваться своим счастьем.

«Хорошо жить.

Когда делать это можно не торопясь», – подумал я, но выходило так, что далеко не все разделяют мою точку зрения.

Для кого-то жизнь кажется хорошей только тогда, когда можно демонстрировать всем окружающим, что торопишься.

Не успели мы с Ларисой отъехать от ресторана и влиться или вклиниться в поток машин, как потоку пришлось поумерить свой пыл.

Мчавшиеся сине-белые полицейские машины через громкоговорители ненавязчиво предложили всем автомобилям принять вправо и остановиться.

Следом

за полицейскими машинами поехали черные проверяющие – восприняли ли водители предложение полицейских и правильно ли его поняли.

А уже только потом последовало все остальное.

– Вот чертова власть, – прошептала Лариса, сворачивая на обочину. – Меня довольно трудно расстроить, но умеет же наша власть достать даже там, где до нее нет дела.

Спорить мне не хотелось и для того, чтобы заполнить молчание, я стал смеяться.

– Только не говори, что тебя это радует, – Лариса смотрела на меня, и я сказал:

– Во всяком случае, меня это не злит.

– Почему?

– Потому, что меня никогда не злит то, что появляется компромисс.

– Компромисс? – похоже, Лариса готова была услышать от меня любое слово и даже соответствующее ситуации словосочетание. Но только не то, что она услышала:

– Конечно.

Власть с «мигалками» на дороге – это компромисс между двумя главными бедами в России…

…Я понял бы женщин с «мигалками».

Если бы это было возможно, каждая женщина поставила бы «мигалку» на свою машину.

Да еще и многоцветную.

Впрочем, женщине нужна «мигалка» только в том случае, когда она уверена в том, что она настоящая женщина.

А вообще, нормальный человек больше «мигалки».

И мужчине нужна «мигалка» только в том случае, если в душе он сомневается в том, что он мужчина настоящий…

…Нам пришлось остановиться напротив памятника, стилизованных гранитных противотанковых надолбов, поставленных в том месте, где под Москвой во время самой Большой войны были остановлены фашисты; а так как за главными «мигалками» последовали «мигалки» рангом помельче и движение не возобновлялось, я предложил Ларисе пройтись.

Мы поднялись к памятнику, и, пока власть мчалась мимо, Лариса собрала небольшой букетик из полевых цветов и положила их у подножья неподвижных скошенных стел, направленных или, вернее, смотрящих в ту сторону, в которую нам предстояло ехать.

Постояли и помолчали, понимая, что кто-то думает, что войны приносят победы, а кто-то понимает, что войны приносят смерть.

Кто-то гордится победами, а кто-то жалеет погибших.

В этом месте, защищая свою страну, люди гибли.

Уходили навсегда.

Это значит, что они даже не узнали о том – защитили или нет?

Многие истории о людях, окончивших свою жизнь здесь, были мифом – но сами эти люди мифом не были. И, может быть, самой большой трагедией каждой войны является то, что эта трагедия была не такой, как о ней рассказывали потом.

То, что рассказывают о войне победители – это такая же неправда, как и то, что рассказывают о войне побежденные.

Настоящую правду о войне, могут рассказать только павшие – те, кто ничего рассказать уже не могут.

Если бы о какой-то войне рассказывали только правду – это была бы последняя война на Земле.

Мы не знали, какими были погибшие здесь люди, не слышали их голосов, не видели их лиц.

Но теперь у погибших в этом месте было одно лицо – Памятник – отполированные каменные надолбы, установленные под углом к горизонту.

По линии, по которой взлетают в небо.

Впрочем, здесь им, по крайней мере, поставили памятник.

И у потомков, есть место, где они могут сказать «Спасибо!» погибшим. Сказать это в отмеченном месте, а не в пустом поле или лесной чаще…

…Того времени, что мы провели у памятника, вполне хватило для того, чтобы машины с «мигалками» скрылись за горизонтом.

Но чтобы больше не рисковать потерей времени, я предложил:

– Давай свернем на какой-нибудь проселок.

– Думаешь, еще не все проехали?

– Думаю, эти – могут поехать обратно…

Впрочем, на правительственной трассе даже сворачивание в сторону – это занятие непростое. И нам удалось проделать его не немедля и не с первого раза.

Ближайший сворот на довольно приличную грунтовку был перегорожен шлагбаумом – полосатой трубой, охраняемой двумя мужиками в черной форме, издалека смахивающей на эсэсовскую.

Оба мужика были явно не сложившимися по судьбе и потому выбравшими себе не занятие – создавать свое, и работавшими при охране чужого.

Это чужое, видимо, было столь значительным, что позволяло мужикам считать значительными и самих себя.

Дай дураку власть, хотя бы над самим собой, и он тут же себя проявит.

И когда Ларисины «Жигули» остановились перед запором, один из охранников снизошел до разговора с нами, пользуясь единственной стоящей внимания людей, не выросших выше вахтера, возможностью.

Возможностью что-то запретить:

– Сюда нельзя.

– А, если не секрет – почему? – меня действительно заинтересовало то, дорогу – куда охраняют люди в черном?

Впрочем, если бы эту дорогу охраняли бы люди в белом, это меня бы тоже заинтересовало.

– Здесь строится резиденция Патриарха.

ВИП-скит.

– ВИП – что? – переспросил я, действительно не понимая смысла этого словообъединения.

– ВИП-скит.

Что тут непонятного?

Действительно, непонятного ничего не было. Если, конечно, не считать того, что непонятным было все…

…Наверное, если бы Христос узнал бы, что со временем в людской лексике появится термин ВИП-скит, он, вполне возможно, сел бы на придорожный камень и задумался о том, что он что-то не так и не тем, кому надо, проповедует. Или о том, что нынешние священнослужители что-то не то и не так проповедуют нам, оставалось задуматься мне.

Видимо, мое удивление оказалось слишком ярко намаранным на моем лице потому, что Лариса спросила:

– Уж не завидуешь ли ты?

– Нет, – честно ответил я. Не завидовал же я особнякам олигархов. – Просто не понимаю.

– Чего ты не понимаешь?

– Не понимаю, как человек, учащий других раздать все и в рубище идти по земле проповедовать слово Божье, сам в то же время строит себе особняки?

– Не понимаешь? – рассмеялась Лариса, включая заднюю скорость. – Значит, ты вообще ничего не понимаешь в жизни.

С Патриархом России повезло.

Нынешний Патриарх – один из умнейших людей современности.

Но я почему-то не верю, что он верующий…

…Через пару километров мы свернули на другой проселок и, как только Ларисина машина в первый раз подпрыгнула на ухабе, я понял, что это не дорога в ад.

Дорога в ад должна быть хоть чем-нибудь вымощена.

В этом не было ничего странного или удивительного.

Дорогой у нас называется то, по чему хоть кто-то может проехать.

Прокатившись по этой дороге несколько километров по почти дремучему лесу, в котором вполне можно было бы заблудиться, не окажись дорога единственной, мы, немного неожиданно для себя, въехали в уникальный заповедник. Заповедник, под названием «Рублевка»…