Поэтический нарцисс
Шрифт:
К вам все по делам, а вы: «Да?» –
И смотрите глупо на зависть.
Конечно, начальник! Досель
Вы, кстати, не так уж блистали.
На прошлого шефа вы шили досье –
Нашили, его паковали.
Теперь управляете сам вы,
И надо сказать, управляемы вы.
Вы любите деньги и славу,
Но видно, вас гложут не только они.
Чудак вы, чудак! Доберусь я до вас!
Уж я-то добьюсь, что сегодня надо!
Вхожу.
– Что, простите? В который
– В семнадцать. Я жду у парадной!
Таня
Ну не смотрите так! Вы мне не по душе.
Смотрите так… на Таню.
Она мила и возраст нежен (уже),
А главное – у Тани воспитанье.
Она таких, как я, не знает слов
И не бывает в клубах нехороших,
И важно, что она узрит лицо
За вашей чистой рожей.
Вы будете любим навечно, весь,
Пусть даже чувством неумелым
За то, что вы как будто есть.
А, впрочем, вам, за что, не будет дела.
Ей незнакома лень и отдаленно – грусть,
Порок один всего, она ранима,
Но как она трагична (я клянусь!)
В пуловере и юбке из денима.
Она родит детей,
Она сготовит ужин,
Вы будете за ней
Всегда: любим и нужен.
Такой-то шанс в гнилой-то этот век!
Бегите звать её скорей на танец.
Я вижу вас насквозь, и вам не человек –
Вам нужно только Таню.
Любовь у пальм
Так пыльно, пыльно. Помнишь, здесь
Когда-то были страсть и спесь?
Когда-то здесь светило солнце,
Ты помнишь это, помнишь, солнце?
Была красива и глупа любовь у роз, любовь у пальм,
Ты здесь рождён и здесь упал.
Здесь были тёмные холмы, а там
Спала развязно Красота.
Но вихрь горячо не спал, и, веселея,
Он кружева приподнимал на ненасытной женской шее.
Здесь были ночи и цветы, и свет, и тени.
И только ты один теперь, как отраженье.
Ты стар, но ясных глаз не прячешь,
Ты смел и смотрят на тебя.
Красив – и, будь одет богаче,
Ты был бы в слугах короля.
Ты приносил цветы бы в залы
И к белой припадал руке.
И много фрейлин бы терзались
Тоской по этому слуге.
Но беден ты и стар уже,
И никому не знать, увы,
Какой огонь в твоей душе,
Как, может быть, несчастен ты.
Тяжёлый грошик утром ранним
С таким же в связке зазвенит –
Тебе княгиня их протянет,
Она тебя вообразит,
Возникнет прошлый юный путник
В её бедовой голове,
И на низине глаз беспутных
Заблещет благородный свет.
Когда
Когда в окно звезда глядит
И призрачности мир покорен,
Тогда колышутся, как в море,
Воспоминания в груди.
Я не прошу великих чуд
И не ищу, как жить, закона,
И мне не больно, а спокойно,
Когда рукой тушу свечу.
Во мне схоронены навек
Мои конфликты и пристрастья,
И многочисленные счастья –
Где был тот самый человек?
Не знаю. Есть предмет мечты,
Но ты ведь сам поставил точку,
Сказав, что ненавидишь ночь ту,
Когда мы перешли на «ты».
Этика Средневековья
Я тебе признаюсь, что не ставлю в грош
Ни чужие чувства, ни чужую ложь.
Хочешь страсть – найдёшь,
Правду или видимость,
А не сможешь – так можно ж просто выдумать.
Разве упрекнут чистоты педанты
За грехи твои, если грех по Данте?
У глубоких вод ночью тёмной, жаркой
Разве обвинят за грехи Петрарки?
А когда не так, не осудят тоже,
Надо в дом пускать, чтоб к другим быть вхожим.
У ворот церквей днём глядеть на дев,
Ночью – на других, но уже раздев.
От одной брести до другой таверны
И писать стихи про тоску и верность.
Это вроде как мудрых неизбежность –
Жить, как все живут, просто верить в нежность.
Честная танцовщица
«Мне нравится это!» – сказала она, сухо смотря на колье.
Шёл снег и бурлил, как в огромном котле,
У чёрных домов; бури жуткие были.
«Мне нравится это!» – его и купили.
Она примеряла, она восхищалась
Дарителем; не столько, конечно же, как обещала,
Но всё-таки честно и смачно,
За что-то ведь было заплачено.
Она танцевала, она напевала,
И в длинном широком окне
Как будто не тучи стояли, а скалы
При старой Луне.
Под утро шумела метель,
Когда уходила она, брела в темноте
И смотрела на тех,
Кто тоже стоял на черте.
Она проходила у стен, где счастливо кто-нибудь жил,
Капризничал вволю,
Как стыдно позволить,
И выкрасил в тёмный узор витражи.
Дойдя до моста, постояла она,
Холодные зимние ветры подули.
Мир снова упал в темноту.
Ей крикнули: «Инна?» Она развернулась
И быстро ушла по мосту.
Байкальское