Поэтический нарцисс
Шрифт:
Ты безнадёжен и ужасно рад быть безнадёжным.
Как абсурдно сложен твой ложный путь!
Опять по бездорожью ты мчишься вдаль – она на рай похожа,
Ты мечтаешь о любви до дрожи,
Ты спать не можешь и восклицаешь: «Боже!
Дай мне покой!» И в очередь встаёшь,
И плачешь горько, и годами ждёшь,
Годами ждёшь, всё потому, что то же
С тобою в миг один канючит вал ничтожеств.
Всё, что надо знать об искусстве
Чёрное
С каждой каплей насыщенней и красивей!
И на фоне этой прекрасной сини
Бездарен любой Джакометти и Фаберже.
А вообще живи они в мире печальном и сером – другом,
Без этой прекрасной сини они бы были?
Нашли бы они искусство в извращении были
До уровня понимания дураком?
До воскресения!
Ты к струнам был излишне резок и груб.
Бил дождь всю ночь по стёклам ледяной,
Благословляя нежно твою игру
И взгляд печальный и глубокий твой.
Ты громок был, как звуки этих струн,
Ты был прекрасен, как рисунок
Их идеальных линий, в такт небесных струй
Играл ты, нотный лист в карман обшитый сунув.
Ты погубил толпу несчастных нотой –
Они не знали нот,
Но слушали игру. Им представлялся грота
Чернюшний рот,
Текущей у него большой реки поток,
И небо в звёздах, и пылающий огонь
Так близко к ним и явно, и в ладонь
Их ангелом положенный цветок.
Все краски обезумевшего мира
В одном цветке, а с листьев – мёд-эфир.
Как будто бы они попали на Шекспира,
Когда был жив Шекспир.
И трепет странный их одолевал,
Глаза, погрязшие в липучей слёзной пене.
Священник плакал, плакал генерал
От водки с примесями умиленья.
Кассирша, коммерсант, поэт и бард,
И, знает чёрт, ещё кто б плакал с ними,
А ты по струнам бил, как бьют в набат,
Ты вожделел их слёзной сини,
Но доиграл, увы. Игры не передашь
Хотя б священным словом, всё напрасно.
Ты доиграл, и тоже в слёзы страстно –
До воскресения, мираж!
Осины скучают
В день – самый последний взгляд,
Самый гордый и мыслью полный.
Осины, согнувшиеся до пола.
Осины скучают, осины во взгибе висят.
Едва ль разогнутся, печальные, бледные, хрупкие,
Ветер ласкает по спинам, щекочет с боков;
Солнце цыплёночком выбивается из скорлупки
Влагой наполненных мраморных облаков –
Не помогает. Вымученно, ночами,
Зло и до слёз, до истерики измождённо
Плачут осины громко, предубеждённо
И
Мир умирает, мрачно, сентябрьски голый.
И в самое время ему сейчас
Взгляд гордый и мыслью полный,
День простоявший и брошенный в ночь – на фарт
В пожарище жёлтых дугообразных фар!
Там, в этом пожарище, тлеют осины. Маются и ревут.
Плачут, скучают, бьются. Ломкие талии
Скукой иссушены; сгорблены до корней,
Скучают. Иуды вешаться перестали, и
Никто уже не выводит чертей.
Никто под кроватью не прячет, чтобы быстрей уснуть,
Никто через ветви не смотрит в небесную синь.
Скучают. И даже ветер стесняется слишком дуть –
Из уважения к скуке подруг-осин.
Ночью
Сорбет растаял на пламени языка,
Утомлённого долгой беседой.
В белой летней беседке
Потянулась к цветам рука.
Ночью в цветы туман вкраплен
И мотыльков у фонарика шум, рой.
Подобно встрече влюблённых, капли
Первого ливня встречаются с тёплой землёй.
Вздох – оторвана ветвь, разделена пополам:
Два цветка спешно вплетаемы в косу.
И ложится уставший взгляд косо
На узор дорогого стола.
Поэт у стен Петровского Пассажа
Истерика – это искусство.
Истерика ради
Искусства.
Во взгляде ночь. Тени ползут осторожно.
Тысячецветье пирожных
И кустовые розы, связанные у щиколоток на бант.
Ва банк идёшь, за словом произнося слово – страсть!
В небо смотришь – в небесную высь, даль;
Там, у Медведицы, слёзкой готова упасть
Вот-вот новородившаяся звезда.
А ты! Глупо выдавливаешь рифмы,
О сокровенном каешься на листах,
Как будто б кому-то хочется нырять в твои рифы,
Видеть твой смех, чувствовать твой страх,
Разгадывать твои выверенные знаки,
Как будто бы ты не знаешь, что новую эру
Открыл Эрос,
Заехавший на прозаике.
Канатоходец и балерина
На сцене – на одной из лучших в мире плах! –
В ночь было ярко, хоть и коротка
Так неуютно яркость.
Струилась платьев кремовая ткань,
И гнулись в танце белые тела,
И зрителю приятен страшно был чуть уловимый дух игры,
Когда б в игре предположить необходимость духа.
Канатоходец, получивший аванс за срыв,
И балерина-шлюха –
Играли.