Поэты 1790–1810-х годов

Мартынов Иван

224. СТИХИ ГЕНЕРАЛУ РАЕВСКОМУ

Вера твоя спасет тя!

Великодушный русский воин, Всеобщих ты похвал достоин: Себя и юных двух сынов — Приносишь всё царю и богу; Дела твои сильней всех слов, Ведя на бой российских львов, Вещал: «Сынов не пожалеем, Готов я с ними вместе лечь, Чтоб злобу лишь врагов пресечь!.. Мы россы!.. умирать умеем» [240] . Орлы взвилися на врагов! На бога твердо уповая, Полки врагов не исчисляя, За веру льют родную кровь. Враг отражен, и снова На россов злость его сурова К стенам Смоленска привлекла; Стотысячна толпа пришла. Мал

русских сонм — но вера с ними! Опять с полками стал своими Раевский, веры сын, герой!.. Горит кровопролитный бой. Все россы вихрями несутся, До положенья глав дерутся; Их тщетно к отдыху зовут: «Всем дайте умереть нам тут!» — Так русски воины вещают, Разят врага — не отступают: Не страшен россам к смерти путь [241] . И мы, о воины! за вами Из градов русских все пойдем; За нас вы боретесь с врагами, И мы, мы вас в пример возьмем. Или России избавленье, Иль смерть врагу и пораженье!.. К победе с вами мы пойдем, Иль с верой — верными умрем. 1812

240

Никогда, никогда никакое русское сердце не забудет слов героя Раевского, который, с двумя своими юными сынами став впереди русских воинов, вещал: «Вперед, ребята, за веру и за Отечество! Я и дети мои, коих приношу в жертву, откроем вам путь».

241

Рассказывают, что когда полки генерала Дохтурова пришли на смену утомленным воинам генерала Раевского, сии последние сказали: «Мы не устали; дайте нам биться, рады все умереть!»

225. К ПРАХУ Н. Н. КАРАМЗИНА

Друзья! на что смущать еще прах неостылый Бессмертного творца? Пускай парит любовь над мирною могилой: Он ближних никогда не огорчал сердца. 16 декабря 1828 Москва

226. СОЛОВЕЙ

Милый, звонкий соловей! Насладись весной своей! Пой при ясности лазури. Что до горя? что до бури? Милый, звонкий соловей! Быстро минут сорок дней! Милый, звонкий соловей! Ты поешь! — журчит ручей, И луна всё посребряет, Где твой голос пробегает Светлой, быстрою струей; Пой! ты отпоешь с весной. Милый, звонкий соловей! Наживешь когда детей, Слух пленять ты позабудешь; Хлопотать невольно будешь: Не до песен уж тогда, Как заботы у гнезда! <1829>

227. ПУШКИНОЙ И ПУШКИНУ

Экспромт, написанный в присутствии поэта

Того не должно отлагать, Что сердцу сладостно сказать. Поэт! обнявшись с красотою, С ней слившись навсегда душою, Живи! твори! пари! летай!.. Орфей! природу оживляй, И Байрона перуном грозным Над сердцем торжествуй морозным. Теперь ты вдвое вдохновен, В тебе и в ней — всё вдохновенье. Что ж будет новое творенье? Покажешь: ты дивить рожден. 10 апреля 1831 В доме поэта

228. МОЯ ИСПОВЕДЬ

Послание к Н. А. К<ашинце>ву

Что наша жизнь? Одно шатанье, Когда не для добра живем. Что ненависть? любви изгнанье; А без любви — во тме идем… Нет! к человечеству душою Не охлаждаюсь никогда! Лелеян ли бывал судьбою, Или встречалась мне беда — В любви одной, в любви всегда Я видел первую отраду. Спешил к печальному я брату, С страдальцем слезы проливал, Вздыхал, где слышал вздох сердечный, И клеветы позабывал. Как странник на земле беспечный, Держусь я мненья египтян [242] . Срок жизни нам на время дан. Что

блеск земной? Страстей обман! Он часто, как огонь болотный, Сверкнув, тинистою стезей Исчезнет тотчас от очей! Душой младенец беззаботный, Скажу, фантазии жилец: Жизнь для души — любовь сердец. Мой друг! мое ты сердце знаешь: Скажи ж (кому? ты угадаешь), Что я привык тем только жить, Чтобы мечтать и — чтоб любить. 24 апреля 1831 Москва

242

Древние египтяне называли домы свои гостиницами; а гробы настоящим жилищем: вот почему гордые владыки египетские сооружали пирамиды и мавзолеи. «Но, говорит Боссюэт, им даже не удалось насладиться и безмолвною могилою в сих памятниках гордыни». Приводя это место, Шатобриан восклицает: «Насладиться могилою!.. какое величественное выражение!» И мы назовем его величественным: ибо оно разительно изобличает гордыню, чуждую любви и домогающуюся и за пределом гроба жить в одних замыслах высокомерных.

Н. M. ШАТРОВ

Николай Михайлович Шатров родился в 1767 году. Он был сыном пленного перса Шатра, которого привез и поселил в своем доме М. А. Матюшкин, командовавший после отъезда Петра I русскими войсками во время персидского похода.

В доме Матюшкина Шатров получил довольно скудное начальное образование, а затем, с 1787 года, начал службу сначала в Монетной экспедиции, затем в Московском губернском правлении и позднее в Московской удельной экспедиции. В 1804 году он получил чин надворного советника и в июле 1805 года был произведен в дворянское достоинство.

По свидетельству современников, Шатров отличался живостью характера, остроумием и способностями к импровизации.

Постоянно живя в Москве, Шатров познакомился и подружился со многими московскими литераторами, среди которых были Н. И. Новиков, М. М. Херасков, Н. Эмин и другие. Особенно близко Шатров сошелся со слепым поэтом Н. П. Николевым. Принадлежа к кругу Николева, Шатров был противником Карамзина и его школы. Когда, в 1794 году, Карамзин выпустил сборник под названием «Мои безделки», Шатров написал на него эпиграмму, хорошо известную в конце XVIII века:

Собрав свои творенья мелки, Русак немецкий написал: «Мои безделки». А ум, увидя их, сказал: «Ни слова! Диво! Лишь надпись справедлива!» [243]

Печататься Шатров начал в середине 1790-х годов в московских и петербургских журналах.

Особенно большой популярностью пользовались его переложения псалмов, в которых с редкой для того времени выразительностью и силой Шатров откликался на современные события: войну 1812 года, поражение Наполеона и т. п.

243

И. И. Дмитриев тогда же ответил Шатрову эпиграммой:

Коль разум чтить должны мы в образе Шатрова, Нас боже упаси от разума такова.

После войны Шатров печатался в «Амфионе» (1815), «Русском вестнике» (1815, 1817, 1818), «Сыне отечества» (1817), «Московском телеграфе» (1829), «Дамском журнале» (1831, 1832).

В 1820 году Шатров ослеп. Он вынужден был оставить службу и сильно бедствовал. Его стихотворения издала в 1831 году Российская академия, «узнав, что… писатель Николай Михайлович Шатров находится в весьма ограниченном состоянии при совершенном лишении зрения… чем исполнила свою обязанность и вместе сделала пособие писателю, находившемуся в бедственном положении» [244] . Издание это встретило сочувственные отзывы критики, отмечавшей самобытность таланта Шатрова. Декабрист В. К. Кюхельбекер писал в своем тюремном дневнике 18 июля 1833 года: «…Шатров — поэт не без дарования, не без теплоты чувства, не без мыслей новых и удачных» [245] .

244

«Труды императорской Российской академии», ч. 1, СПб., 1840, с. 82.— См. об этом также в бумагах Д. И. Хвостова (ПД).

245

В. К. Кюхельбекер, Дневник, Л., 1929, с. 117.

Однако к тридцатым годам XIX века сочинения Шатрова, обладавшего несомненным поэтическим даром, уже безнадежно устарели. Раскупались они плохо и не могли поправить бедственное положение поэта. На Шатрова смотрели как на живой памятник давно минувшей эпохи. Друзья Шатрова вынуждены были признать, что вся его слава уже в прошлом. Так, М. А. Дмитриев, обращаясь к поэту, писал:

Ломоносова потомок, Сын державинских знамен, Ты меж нас живой обломок Приснопамятных времен…

Сам Шатров в одном из своих поздних произведений, неопубликованном послании к баснописцу А. М. Зилову, подчеркивает, что стоит на позициях строгого классицизма и не приемлет романтических увлечений:

Своевольство романтизма Часто вносит бред в стихи; Без ума и классицизма Шаг один до чепухи!

Скончался Шатров в нищете, надолго пережив свою известность, 11 октября 1841 года.

Издание сочинений Н. М. Шатрова: Стихотворения, чч. 1–3, СПб., 1831.