Поэты 1820-1830-х годов. Том 2

Тимофеев Алексей Васильевич

Я тотчас соберу Совет моих друзей-поэтов, Повею ветерком знакомых им приветов И вас в Елегии заране уморю. Смерть под моей рукой — и в области Плутона Я важную играю роль.

Водевиль

(про себя) У женщин на вранье, к несчастью, нет закона! Захочет — уморит. (Ей) А головная боль? А ваше в слабостях невинное признанье? Какое скажете на это оправданье? Все выведу грехи! — на сцене всё видней. Вольно же ссориться…

Елегия

Но я не начинала. Вы, сударь, смелостью своей Меня встревожили — и я сердиться стала, Но, право, в первой раз… Я так добра, тиха… (Про себя) Уж этот

мне остряк! Ни одного греха Не скрылось от него — ах! как бы помириться!

Водевиль

А! струсили — вот то-то горячиться! Но я не мстителен. Оставим лучше спор; Я вам представлю договор, А вы извольте согласиться.

Елегия

Извольте говорить.

Водевиль

Где скрыться от молвы? Кто эту дерзкую в болтаньи остановит? И сколько ни кричи, всё Критика злословит.

Елегия

Увы! Всё правда! Как же быть?

Водевиль

Хотите ль, воружимся Противу Логики, задавим здравый вкус, Зажмем рот Критике, с Грамматикой сразимся — И будет крепок наш союз. Да что? — моя пустая шутка Сильнее во сто раз холодного рассудка, А ваша нежная слеза Так ослепит глупцам глаза, Что над Елегией они про вкус забудут. Под вашим ведомством да будут Все роды разные стихов! Морите, плачьте и рыдайте, Вздыхайте, пойте и стенайте, Стихами нежными журналы наводняйте,— Пусть мыслей нет, да больше звучных слов; Хвалить меня не забывайте; Да чур мне не мешать! Из всех моих жрецов Я общества составлю, Сдружу их с вашими — и всех Друг друга их хвалить заставлю. Но чтобы полон был успех, Мы сыщем и Батте, он сочинит систему, Изгонит из нее трагедию, поему, Искусной новизной в глаза он бросит пыль, С системой новой согласятся, И в здешнем царстве муз, поверьте, воцарятся Елегия и Водевиль.

Елегия

Прекрасно! По рукам. Смешите, как хотите, А вы, Грамматика и Логика, простите, Простите, ум и здравый вкус, Вам память вечная у муз: Вы перед нами замолчите. Вот и надгробная; но мне уже пора: Один питомец мой вчера Всё посылал ко мне моленья: Бедняжка просит вдохновенья Воспеть собачки смерть — скончалась эта тварь, Уж немила ему денница!.. Итак — прости, мой закулисный царь!

Водевиль

До завтрашнего дня, журнальная царица. И мне пора: я сам Спешу на сцену — нынче там Уснули зрители в гостях у Мельпомены, Пора их разбудить — долой ее со сцены! <1825>

97. БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ

(Из Шиллера)

По морю вселенной направил я бег: Там якорь мнил бросить, где видится брег Пучины созданья, Где жизни дыханья Не слышно, где смолкла стихийная брань, Где богом творенью поставлена грань. Я видел, как юные звезды встают, Путем вековечным по тверди текут, Как дружно летели К божественной цели… Я дале — и взор оглянулся окрест, И видел пространство, но не было звезд. И ветра быстрее, быстрее лучей Я в бездну ничтожества мчался бодрей. И небо за мною Оделося мглою… Как волны потока, так сонмы планет За странником мира кипели вослед. И путник со мной повстречался тогда, И вот вопрошает: «Товарищ, куда?» — «К пределам вселенной Мой путь неизменный: Туда, где умолкла стихийная брань, От века созданьям поставлена грань!» «Кинь якорь! Пределов им нет пред тобой». — «Их нет и за мною! Путь кончен и твой!» Свивай же ветрило, О дух мой унылый, И далее, смелый, лететь не дерзай, И здесь же с отчаянья якорь бросай. 1825

98–99. <ИЗ В. Г. ВАККЕНРОДЕРА>

1. «О Цецилия святая!..»

О Цецилия святая! Одинокий, изнывая, Плачу горькою слезой. Зри — от мира удаленный И коленопреклоненный, Я молюся пред тобой. Звук от струн твоих чудесный Окрыляет в мир небесный, Отрывает от земли; Успокой смятенье крови, Звуком песен и любови Жажду сердца утоли. Силу дай руке бессильной Вызвать

смело звук обильный И восторгом оживи, Чтоб смягчали струн отзывы Сердца гордые порывы Сладкой грустию любви. Окрылен тобой, воспряну И под сводом храма гряну В честь тебе, тобой избран, Гимн, молитвой вдохновенный: Да ликует сонм смиренный Умиленных христиан! С оживленными струнами Дай мне силу над сердцами, С тайны душ покров сорви — Чтоб я мог всевластным духом Целый мир наполнить звуком Вдохновенья и любви. 1825

2. «О, не знаю, что меня стесняет…»

О, не знаю, что меня стесняет, Что мой дух и давит и терзает, Словно я от казни иль от грома Рвусь, бегу из отческого дома? Чем виновен, чем пред богом грешен И за что страдаю безутешен? Божий сын! ужель твоя отрада Не смирит бунтующего ада, Не пошлет святого откровенья Разогнать души моей сомненья, Не внушит безумцу мысли здравой И стези мне не укажет правой? О, спаси меня, любовь и сила! Иль вели земле, чтоб поглотила, А не то я — жертва чуждой власти: Увлекут меня слепые страсти, И, твоей лишенный благодати, Убегу из отческих объятий. 1825–1826

100. ВЕЧЕР

(Из Шиллера)

Скройся, бог света! Нивы желают Влаги прохладной; смертный уныл, Медленно идут томные кони: Скройся, бог света, в струях! Зри, кто из моря в волны кристальны С милой улыбкой друга манит! Быстро помчались грозные кони В царство богини морей! К персям прекрасной Феб наклонился Правит браздами юный Амур, Богу послушны гордые кони, Плещутся резво в струях. С звездного неба легкой стопою Ночь прилетела, с нею любовь. Феб почивает в неге роскошной, Спите в объятьях любви! <1826>

101. ДВЕ ЧАШИ

Две чаши, други, нам дано; Из них-то жизни гений Нам льет кипящее вино Скорбей и наслаждений. Но из одной мне пить, друзья, Ни разу не случалось, И в каждом чувстве бытия С весельем грусть сливалась. Подаст ли рок сосуд забот — Слетает вмиг украдкой Надежда и в него вольет Вино отрады сладкой. Упился ль счастьем в жизни я И душу переполнил — Но ах! миг райский бытия О вечном ей напомнил. И в мой сосуд отраву льет Томящее желанье, И пламень жажды душу жжет, И ожило страданье. Горит душа, огнем полна, Бессмертной в мире тесно, И стонет сирая она По родине небесной. 1826

102. ЗВУКИ

<К N.N.>

Три языка всевышний нам послал, Чтоб выражать души святые чувства. Как счастлив тот, кто от него приял И душу ангела и дар искусства. Один язык цветами говорит: Он прелести весны живописует, Лазурь небес, красу земных харит,— Он взорам мил, он взоры очарует. Он оттенит все милые черты, Напомнит вам предмет, душой любимый, Но умолчит про сердца красоты, Не выскажет души невыразимой. Другой язык словами говорит, Простую речь в гармонию сливает И сладостной мелодией звучит, И скрытое в душе изображает. Он мне знаком: на нем я лепетал, Беседовал в дни юные с мечтами; Но много чувств я в сердце испытал, И их не мог изобразить словами. Но есть язык прекраснее того: Он вам знаком, о нем себя спросите, Не знаю — где слыхали вы его, Но вы на нем так сладко говорите. Кто научил вас трогать им до слез? Кто шепчет вам те сладостные звуки, В которых вы и радости небес, И скорбь души — земные сердца муки, — Всё скажете, и всё душа поймет, И каждый звук в ней чувством отзовется: Вас слушая, печаль слезу отрет, А радость вдвое улыбнется. Родились вы под счастливой звездой: Вам послан дар прекрасного искусства, И с ясною, чувствительной душой Вам дан язык для выраженья чувства. Середина 1820-х годов