Поэты 1820-1830-х годов. Том 2

Тимофеев Алексей Васильевич

Едкая характеристика Муравьева содержится в дневниках А. В. Никитенко и Ф. В. Чижова [56] и в блестящем очерке H. С. Лескова «Синодальные персоны» [57] . В письме к В. П. Боткину от 13 июня 1840 года Белинский с удовлетворением сообщает строки стихотворного памфлета на Муравьева, сочиненного Л. А. Якубовичем [58] .

Предавшись «духовному направлению», Муравьев отнюдь не чуждался рассеянной, мирской жизни. В великосветских гостиных он обыкновенно появлялся в черном жилете, с четками на левой руке, изумляя собравшихся своим колоссальным ростом.

56

См.: А. В. Никитенко, Дневник в трех томах, т. 1, М., 1955, с. 161, 165 и Ф. В. Чижов, Дневник за 1835 г., запись от 5 апреля (ГБЛ).

57

«Исторический вестник», 1881, № 11, с. 385–408.

58

См.: В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 11, М., 1956, с. 530–531.

В 1866 году, выйдя в отставку, Муравьев окончательно поселился в Киеве. Здесь он прожил до самой смерти (18 августа 1874 года).

83. ТАВРИДА

Земли улыбка, радость неба, Рай Черноморских берегов, Где луч благотворящий Феба Льет изобилие плодов, Где вместе с розою весенней Румянец осени горит, Тебе — край светлых впечатлений, Таврида, —

песнь моя гремит! Природа на твои долины Обильных не щадит даров, Ты выплываешь из пучины Под покрывалом облаков, Как в полдень нимфа молодая Выходит из седых валов, Рукой стыдливой облекая Красу в завистливый покров. Кто впечатление живое В горящих выразит речах, Когда в нас чувство неземное Горит, как солнце в небесах, Когда невольно все желанья Слились в один немой восторг И самые воспоминанья Сей миг из сердца нам исторг! Ах! чувства сладкого отраду Я сердцем пламенным вкушал, Когда в тени олив прохладу Под небом крымским я впивал, Когда я черпал жизни сладость В гармонии небес, земли И очарованному радость Природы прелести несли! Передо мной шумели волны И заливали небосклон. И я, отрадной думы полный, Следил неизмеримость волн — Они сливались с небесами. Так наша жизнь бежит от нас И упивается годами, Доколе с небом не слилась! 1825 или 1826

84. ЯЛТА

Из-за утесов Аю-Дага, Бледнея, восстает луна, Как легкий челн, носимый влагой, Плывет по воздуху она И, углубляясь в мрак востока, Унылый проясняет лик, Доколь над бездною широкой Столб серебристый не возник. Всё тихо! Звуков нет в эфире, И на земле движенья нет. Казалось, в усыпленном мире Исчез последний жизни след! Но сладкой тишины мгновенье Такую негу льет в сердца, Такие чувства упоенья, Каких не выразят уста! Так, если арфы вдохновенной Последний, мощный, дивный звук Умолк и голос отдаленный Звук повторил и вновь потух, — Рука заснула над струнами, И тихо всё! Но песнь живет, Лелея сладкими мечтами, И эхо — новых звуков ждет! И никогда в часы смятений, Когда в груди страстей война И бунт неистовых волнений,— Так безмятежно не полна Душа высокая, младая, Как в тихий ночи час, когда, Как чаша полная до края, Она полна собой… Тогда, Тогда высокою мечтою Еще восторг, еще один Вдохни — и смертной пеленою Полет воздушный нестесним! Она разорвала оковы, Ее жилище — в небесах, И, смерти памятник суровый, Остался бездыханный прах! Покрылся мрачной синевою Необозримый свод небес; На нем несметною толпою Светила ночи — сонм чудес — Горят, как в первый день созданья, Всем блеском юного лица. Они горят огнем желанья И, мнится, мания творца Еще однажды ожидают, Чтобы с гармонией вступить В полночный путь! Их отражают Кристаллы вод, но возмутить Небес торжественной картины, Играя, не дерзнет волна, И неподвижные пучины Лежат одной громадой сна! Над молчаливыми брегами Роскошно восстают холмы Аутки, полные дарами Румяной осени, весны. На скате легких возвышений Отдельно хижины стоят, И, свежие раскинув сени, Над ними дерева висят! Но неприметно исчезает Холмов отлогий, легкий скат, У их подошвы развивает Долина Ялты новый сад. Эдема свежая картина, И той же прелестью полна, — Сия волшебная долина Лучом луны озарена. Вокруг нее — ночные горы Стоят завистливой стеной, Невольно возвращая взоры На дно долины золотой. Она глубоко в отдаленьи Втеснилась в сердце мрачных гор,— Как первой страсти впечатленье, Как первый совести укор! И моря светлые пучины, Касаясь низких берегов, Как продолжение долины, Бегут до дальних облаков. Молчанье волн, утесы, горы И свод полунощных небес Пленяют, восхищают взоры Гармонией своих чудес! 1825 или 1826

85. РУСАЛКИ

Волнуется Днепр, боевая река, Во мраке глухой полуночи; Уж выставил месяц из тучи рога И неба зарделися очи. Широкие, идут волна за волной И с шумом о берег биются, Но в хладном русле, под ревущей водой, И хохот и смех раздаются. Русалки играют во мраке ночей, Неопытных юношей манят. Как проглядывают ясные Звезды в синих небесах — Друг за другом девы красные Выплывают на волнах. Полным цветом нежной младости Привлекателен их хор, Обещает много радости Негою томящий взор. Бегите, о юноши, томных очей, — Мечтами коварные манят! Черны косы, рассыпаяся, С обнаженных плеч бегут, По волнам перегибаяся, Вслед за девами плывут. Грудь высокая колышется Сладострастно между вод,— Перед ней волна утишится И задумчиво пройдет. Над водами руки белые Подымаются, падут,— То стыдливые, несмелые Девы медленно плывут, То в восторге юной радости Будят песнями брега Иль с беспечным смехом младости Ловят месяца рога, На пучине серебристые. Или плеском быстрых рук Брызжут радуги огнистые, Резвятся в волнах — и вдруг Утопают, погружаются В свой невидимый чертог, И видения теряются, Как луны воздушный рог. Не верьте, о юноши, мраку ночей,— Мечтами коварные манят! 1825

или 1826

86. ГАЛЛ

Breaker of echoing shields. [59]

<Галл>

Щитов отзывных сокрушитель, Чью тень туманы погребли! Во мраке туч твоя обитель,— Оттоль, Колгаха царь, внемли! Шумит река, — полет орлиный Удары волн не привлекли; Ты ветром увлечен пустыни — Постой, Струмона царь, внемли! Живешь ли в веяньи дубравы Или рвешь терния с земли? Оставь и листья ей, и травы, И мне, о Клоры вождь, внемли! Иль в бурю с шумом гонишь волны, Чтоб скал основы потрясли? В борьбе стихий, их гневом полный, Родитель Галла, мне внемли!

59

Сокрушитель щитов гремящих (англ.). — Ред.

Морн

Кто будит старца в беглой туче, Где с облаками жизнь слилась? Как плеск волны о брег сыпучий, О Галл, раздался мне твой глас!

Галл

О Морн! Я окружен врагами,— Их корабли идут с валов. Дай меч Струмона, — он над нами Блеснет, как луч меж облаков!

Морн

Вот меч отзывного Струмона! Когда ты в бранях, сын, пылал, С туманного смотрел я трона; Как метеор — рази, о Галл! 1825 или 1826

87. АРФА

На арфу опершись рукою, Я отголоску струн внимал И, отягченною главою Склонясь, — в виденьях засыпал. Передо мной мелькали тени Моих утраченных друзей, И в сонм знакомых привидений Все близкие души моей, Казалось, медленно летели С прощаньем горьким на устах, И на меня они смотрели… Проник невольный сердце страх, Слеза на арфу покатилась, Как капля звонкого дождя, И по струне она спустилась, Звук заунывный пробудя. Проснулся я — сны изменили! Но голос вещий струн узнал! Вы все, которые любили, Скажите: что ж он предвещал? 1825 или 1826

88. СТИХИИ

I had a dream, that was not all a dream.

Byron [60]

Я с духом беседовал диких пустынь, — Пред юношей с мрачного трона Клубящимся вихрем восстал исполин, Земли расступилося лоно! Он эхом раздался, он ветром завыл,— И юношу тучею праха покрыл. Я с духом беседовал бурных валов, — Завыли широкие волны, Он с пиршества шел поглощенных судов, Утопших отчаяньем полный! И много о тайнах бездонных ревел, И юноша пеной его поседел! Я с духом беседовал горних зыбей, С лазурным владыкой эфира,— И он, улыбаясь, во звуке речей Открыл мне все прелести мира, Меня облаками, смеясь, одевал, И юноша свежесть эфира вдыхал! Я с духом беседовал вечных огней,— Гул дального грома раздался! Не мог усидеть он на туче своей, Палящий, клубами свивался, И с треском следил свой убийственный путь, И юноше бросил он молнию в грудь. Я духом напитан ревущих стихий, Они и с младенцем играли — Вокруг колыбели моей возлегли И бурной рукою качали. Я помню их дикую песнь надо мной — Но как передам ее звук громовой? 1825 или 1826

60

Я видел сон, который вовсе не был сном. Байрон (англ.). — Ред.

89. ПРОМЕТЕЙ

Е caddi corne corpo morte cade.

Dante [61]

По высям Кавказа скитается Дух — Суровый его повелитель, Он царства свершает холодного круг, Снегов покидая обитель, В порфире метелей, в венце ледяном, И бури сзывает могучим жезлом! Давно уж, в златые младенчества дни, Когда над цветущим созданьем Носилися жизни приметы одни И смерть не была ожиданьем,— На трон одинокий ступенями скал Он шел и с улыбкой на землю взирал! Внезапно исторгся орел из-под ног,— На кости стопа наступила. Он стал, и без ужаса видеть не мог, Что птица впервые открыла: Пред ним распростерся на диких скалах Великого остов, иссохший в цепях! Широкие кости окованных рук Свободно в железах ходили, От ног раздавался пронзительный стук,— Их ветры о камень разили; Но череп остаток власов развевал И, страшно кивая, зубами стучал! Трепещущий Дух над костями стоит, Впервые о смерти мечтает… На светлый свой призрак уныло глядит И с остовом грозным сличает. Одни у них члены и те же черты,— И смертию — Духа смутились мечты! Он легкой рукою тяжелую кость С трудом со скалы подымает, Но с радостью видит, как тяжкая кость Опять на скалу упадает… А он, подымаясь, летает в зыбях! «Бессмертен!» — и тщетный рассеялся страх! Но Дух своенравный пылает стыдом, Он мстит за минуту боязни, И остов свергает могучим жезлом Со скал — к довершению казни! С вершины Кавказа, во звуке цепей, Упал, рассыпаясь костьми, Прометей! 1825 или 1826

61

И я рухнул как мертвое тело. Данте (итал.). — Ред.

90. ПЕВЕЦ И ОЛЬГА

К З. А. В<олконск>ой

Певец

Великая тень, для чего ты мелькаешь В таинственной мгле безмятежных ночей? Мечтой о минувшем зачем нарушаешь Отрадные сны утомленных очей? Не звуков ли арфы опять ожидаешь, Могучего отзыва славы твоей? Иль в песнях вещать ты к потомству желаешь? Вещай — и певцу вдохновенье пролей!

Ольга