Поезд на Солнечный берег
Шрифт:
Она умолкла, потому что Ровена вошла в комнату и стала рыться в груде обувных коробок, чтобы подыскать Единственные Сапоги, Достойные Сопровождать Девушку в Таком Платье. Груда долго крепилась, но под конец не выдержала и все–таки рухнула на бок.
– А, черт! – сердито сказала Ровена.
Затрещал домашний видеофон, и система сообщила, что это вновь звонит Мистраль.
– Не отвечай, – приказала Ровена. – Для него меня нет!
Она вновь нырнула в груду коробок и наконец нашла то, что искала, затратив на это всего каких–то полчаса. Натянув сапоги, Ровена удовлетворенно улыбнулась.
– Так, а теперь сумочка, –
Питон затрепетал от счастья, потому что она направилась к нему, но его радость была преждевременной: Ровена собиралась взять лежащую неподалеку упитанную сумку из розового меха – с точки зрения питона, абсолютно уродливую и никчемную. Однако девушка не успела дотянуться до розовой сумки, потому что взгляд ее упал на белую мышь, которая сидела на полу и, шевеля длинным хвостиком, облизывала лапку.
– Мышь! – взвизгнула Ровена. – Какая гадость!
Мышь в удивлении подняла голову, но Ровена уже схватила тяжеленную пепельницу и что есть силы швырнула в зверька, после чего попыталась раздавить его каблуком.
– Что ты делаешь? – заволновался питон. – Опомнись! Не смей! Это мой друг!
Но Ровена, войдя в раж, ничего не слышала. Она и прежде уже несколько раз видела дома эту мышь, которая взялась непонятно откуда, и теперь была полна решимости разделаться с нею.
– Мерзкое животное, до чего ты мне надоело! Вот тебе!
Мышь увернулась от веера и диванной подушки, которые были в нее брошены, но тут Ровена изловчилась и вонзила–таки в нее свой заостренный каблук. Мышь запищала от боли.
– Не смей! – взвизгнул питон и бросился к хозяйке.
Мышь извивалась на ковре, ее белый бок стал совсем красным… но тут Ровена ослабила хватку, пошатнулась и упала. На ней висела сумка из мертиплюкского питона, которая несколько раз обвила свою ручку вокруг ее шеи.
– Пип, – тихо пискнула мышь.
Она попыталась пошевелиться, но бок у нее болел ужасно, и слезы градом покатились из ее глаз. Ровена сдавленно что–то прохрипела, ее лицо сделалось красным… а потом наступила тишина.
– Какой ужас! – нервно проговорил шубный шкаф и больше ничего не сказал.
Питонья сумка, тяжело дыша, подползла по ковру к раненой мыши.
– Как она посмела… – Мертиплюкский питон не говорил, а сипел от возмущения. – Что с тобой?
– Не знаю, – призналась мышь. – Кажется, я умираю. Она раздавила меня каблуком.
Питон сдавленно всхлипнул, и в это мгновение растворилась входная дверь.
Когда–то, еще в самом начале их романа, Ровена дала Мистралю ключ от своей квартиры, о чем благополучно забыла. Сам же писатель не то чтобы запамятовал это – просто он не любил являться незваным. Сейчас, впрочем, Мистраль счел, что идет не то время, дабы соблюдать церемонии. Поэтому он открыл дверь и огляделся.
В квартире царила странная тишина, – тишина, которая писателю сразу же безотчетно не понравилась. Он прошел дальше, то и дело спотыкаясь о какие–то кучи свертков и ворохи одежды, и в желтой гостиной наконец увидел ее. Она лежала на ковре, и поперек ее шеи шла красная полоса. Глаза Ровены были широко открыты, и в них отражалась питонья сумка, которая гордо топорщилась на ковре неподалеку от какого–то крошечного и, судя по всему, раненого зверька.
Увидев Мистраля, сумка невольно подалась назад. Человек просто стоял на месте и смотрел на нее… но смотрел
– Это ты… – наконец сказал Мистраль.
– Что – я? – расхрабрилась сумка.
– Это ты убила ее, – хрипло проговорил Мистраль.
Он рванулся вперед. Сумка отпрыгнула, пытаясь добраться до двери, но ей это не удалось – Мистраль схватил ее за ручку. Экс–мертиплюкский питон бешено извивался, но ярость придала писателю силу, о которой он раньше даже и не подозревал. Он бил сумку о ковер, о стены, разбил ею зеркало и топтал ногами. Это продолжалось долго – достаточно долго, чтобы мертиплюкский питон окончательно испустил дух. Убив его, Мистраль опустился на ковер возле тела Ровены и заплакал.
Он плакал и гладил мертвое лицо девушки, которое уже начало коченеть. Слезы текли у него по щекам, и им не было видно конца. Если бы только он знал… Если бы догадался прийти немного раньше… Но он не пришел, и теперь Ровена была мертва. И он никогда, никогда уже не скажет ей, как он ее на самом деле любит.
Мистраль услышал тихий писк и поднял глаза. На ковре в шаге от него корчилась полураздавленная мышь. Писатель вытер слезы и осторожно взял в пальцы ее хрупкое тельце. Ему показалось, что мышь глядит на него с укором.
– Она была моим другом, – тихо сказал зверек, разумеется имея в виду не Ровену. – Теперь ты меня тоже убьешь?
– Что? – спросил Мистраль.
Но мышь ничего не ответила и закрыла глаза.
Писатель подумал, что, наверное, это было любимое животное Ровены, раз оно находится здесь, и поднялся, бережно держа в ладони раненого зверька. У него еще оставалось достаточно денег, чтобы отнести его к ветеринару.
Сон сорок третий
Лаэрт нырнул в шахту лифта, взвился вверх, считая этажи, и вышел через стену. Несмотря на все принятые им меры предосторожности, он все же ошибся на пару этажей и со стыда просочился сквозь пол. Перед закрытой дверью квартиры Человека без лица вампир замер, переводя дух и напряженно прислушиваясь.
Дверь эта давно уже притягивала Лаэрта; не то чтобы он чувствовал ностальгию по этому допотопному способу проникновения в помещение – вовсе нет. При случае честный вампир вполне мог воспользоваться окном или той же стеной, хотя даже с ними возникали проблемы, если они ограждали покой безликого. Стоило Лаэрту по старой привычке войти в окно, на него падал потолок; выныривая из стены, он рисковал получить заряд из автоматического дырокола, но хуже всего дело обстояло именно с дверью. Мало того что за ней были расставлены капканы для гостей, а от неосторожного шага под ногами распахивался бездонный люк, – едва Лаэрт проскальзывал сквозь дверь, как зажигались лучи смертоносной лазерной решетки, и ему приходилось вертеться как волчок, чтобы они не рассекли его на тысячу очень мелких кусков. Однажды, когда им все–таки удалось разрубить его – правда, всего на шесть частей, – Лаэрт, починяя себя большой ковровой иглой, не утерпел и спросил–таки у Человека без лица, на кой черт ему все это надо? На это безликий кротко ответил, что он по натуре домосед, склонен к медитации и вообще не любит незваных посетителей. Уязвленный Лаэрт поклялся тогда, что все равно перехитрит проклятую дверь, и, уйдя к себе, громко хлопнул дверцей морозильника, причем по неосторожности прищемил себе хвост и взвыл от боли.