Поездка к Солнцу
Шрифт:
Андрейка морщит нос и строго спрашивает:
— Ну-с, а как себя чувствует товарищ Правосудова?
У «товарища Правосудовой» связаны верёвкой ноги, и она молчит.
— Покажи язык! — требует «доктор». — Язык неважный… прямо скажем, плохой язык.
— Почему плохой? — удивляется Дулма.
— Не знаю, — признаётся Андрейка.
— А у тебя хороший?
— У меня хороший. — И уже голосом доктора обращается к Няньке: — Вот возьми пример с мужичка. Покажи язык! Замечательно! У этого желудок
— Какое железо? — опять спрашивает Дулма.
— Не знаю.
— Почему у меня язык плохой, а у тебя хороший? — настаивает Дулма. — Не хочу так играть! Давай в школу.
Правда, как это он забыл, что теперь можно играть в школу!
Андрейка развязывает Дулме ноги, сбрасывает с себя простыню.
— Ты будешь учительница, а я буду класс, — говорит он.
Дулма соглашается, но не знает, что должна делать учительница. Андрейка объясняет и вдруг решает, что лучше он сам будет учительницей.
Но Дулма заупрямилась: она не хотела быть классом.
— Дети, когда я вхожу, нужно встать.
Даже Нянька спрыгнула с кровати, а Дулма отвернулась, села и будто не слышала Андрейку.
— Я сама учительница! — упрямо произносит Дулма.
— Ты? — смеётся Андрейка. — Какая ты учительница, ты ни одной буквы не знаешь!
— Я знаю. Я не хочу с тобой играть!
— Это я не хочу с тобой играть!
— Ты хромой Бадма.
Это была неправда: Андрейка уже не хромал. Хуже Андрейку нельзя было оскорбить.
— Любимая! — зло выпалил Андрейка и толкнул Дулму кулаком в грудь.
Дулма заплакала. А Андрейке не было её жалко.
Дулма вышла из юрты. Пусть уезжает! Андрейка стал думать о том, как он на нартах поедет к солнцу.
Дулма заблудилась
Поздно вечером в степи появились первые признаки надвигающейся пурги, и небо почернело, стало без единой звёздочки. Вскоре к юрте прискакала бабка Бутид. Оказывается, Дулма не приехала домой. Дулма потерялась.
Пурга мела уже не на шутку.
Андрейка подумал о Дулме: «Так тебе и надо!» Бабка рвала на себе тоненькие косички и нехорошо, скучно плакала. Чего плакать? Куда она денется?
И всё-таки Андрейка готов был заткнуть уши, убежать в степь, только бы не слышать этих причитаний. Так можно и самому разреветься. А кто-нибудь видел, чтобы настоящий мужчина позволил себе реветь из-за девчонки?
Отец начал собираться в дорогу. Андрейку точно кто-то подстегнул:
— И я с тобой.
— Сиди ты! Виноват — и сиди! Надо было раньше Дулму отправить домой.
— Поеду! — засопел Андрейка, натягивая на голову малахай, и кисточка несколько раз упрямо повторила: «Поеду,
Что с таким парнем сделаешь!
Отец молча взял Андрейкино седло и, пригибаясь, вышел в низкую дверь юрты.
В две минуты Андрейка был готов.
— Нянька пусть остаётся, — сказал отец. — Не отставай, не теряйся! — бросил он.
Андрейка и без того знал, что в такую погоду нельзя теряться.
А всё-таки жаль, что он не один ищет Дулму! Вот это было бы здорово!
Ночь тёмная, и Андрейке кажется иногда, что он находится в большой юрте без света. Только очень холодно.
— Ду-ул-ма-а, Ду-ул-ма-а-а! — надрывается бабка, но разве перекричишь пургу?
Иногда зовёт отец, у него голос громче. Только Андрейка молчит. Он всматривается в темноту так, что больно глазам. И кажется ему, что вот-вот вынырнет из темноты маленькая Дулма на лошади. Не так уж плохо она сидит верхом…
— Пропала девка, совсем пропала! — причитает бабка и опять кричит: — Ду-ул-ма-а-а!
Отец почему-то замолчал.
Андрейка боится, что отец скажет: «Поедем к юрте! Хватит. Всё равно не найдём».
Что же, тогда Андрейка останется с бабкой Бутид. И они объездят всю землю. Уж бабка не остановится, а Андрейка тем более.
А вдруг объездишь всю землю и не найдёшь Дулму? Андрейке стало очень страшно. Зачем только он ударил её? Больше никогда так не будет делать.
Отец закутал Андрейку в полушубок. Стало чуть теплее. Только нос очень мёрзнет. Интересно, почему нос мёрзнет, а глаза нет?
Глаза начинают видеть лучше. Это наступает рассвет — так долго они ездят по степи. Несколько раз отец растирал у Андрейки лицо.
Три года назад Андрейка остался в юрте один, заскучал и пошёл в степь искать отца с матерью. Тоже чуть не замёрз. Уши отморозил, а нос остался цел. Крепкий у Андрейки нос и щёки крепкие. Правда, сейчас даже щекам холодно…
Бабка перестала кричать. Она едет молча, опустила голову и не вытирает слёз.
И бабка и отец не зовут уже Дулму. Это совсем не нравится Андрейке. И тогда требовательно, сердито, оттопыривая губы, Андрейка выкрикивает:
— Ду-ул-ма-а! Где ты? Дул-ма-а? Это я-а-а!
— Ду-ул-ма-а! — словно проснувшись, совсем охрипшим голосом присоединяется к Андрейке бабка.
Отец — тоже. Вот какой хитрый Андрейка! Он снова молчит, но, как только становится не слышно бабки и отца, начинает кричать.
И вдруг отец срывается, бьёт ногами и хлещет плёткой уставшую лошадь, скачет вперёд.
Нет, это Андрейка первый увидел стог сена, а около него лошадь. Ему только мешает доха, он не может поднять даже руку. Андрейка сердит на весь мир — на отца, на бабку Бутид и больше всех на Рыжика: неужели не понимает, что сейчас надо скакать вовсю?