Поездка на острова. Повести и рассказы
Шрифт:
— Без Валета там делать нечего, — сказал охотовед Горин.
Маленький, тонкогубый, страдающий язвой, он обладал сильным, полным металла баритоном, легко, без напряжения покрывавшим любой шум. А за столом в охотничьей избе было порядком шумно. Мы только что основательно пообедали консервами и ухой и, подобно всем охотникам на привале, не отличались молчаливой сдержанностью. На меня богатый голос Горина действовал гипнотически, я не понимал, как можно ему возражать.
— Я слышал, — сказал толстенький подполковник в отставке, — что во мхах тетеревей до черта, и собака не нужна.
— А вы можете по мхам ходить? —
— Я сердечник…
— Вы сердечник, я, — Горин ткнул себя пальцем в грудь. — язвенник, он, — кивок в мою сторону, — после инфаркта, у Валерика радикулит.
— Ладно болтать! — огрызнулся усатый Валерий Муханов. — А разве вы в Щебетовке не держите спаниеля?
— Спаниель стойки не делает, — поглаживая рукой солнечное сплетение и морщась, говорил Горин. — Нешто это охота?.. Нужен настоящий легаш. — Он вдруг надул щеки, шумно выдохнул воздух. — Матвеич, у вас соды не найдется? — крикнул хозяину избы.
— Должна быть, — отозвался Матвеич, крепкий, гнутый в спине старик, небритый, нечесаный, в розовой застиранной рубашонке вроспуск поверх засаленных ватных штанов.
— Хоть и без стойки, а работал этот спаниельчик — будь здоров! — сказал подполковник. — Я его еще по Можайскому охотхозяйству знаю. За милую душу подымал чернышей.
— А почему мы не можем с ним охотиться? — робко спросил я.
Горин жадно пил соду из кружки, держа ее двумя руками, он не мог ответить, лишь сделал предупреждающие глаза.
— Доконали собачонку, — ответил подполковник. Он, не разлучаясь с нами, как-то удивительно сумел оказаться в курсе всех здешних дел. — Лапы сбила.
— Охромела! — отняв кружку от губ, но в ее гулкость уронил Горин. — Короче, пока Толмачев с Валетом не явятся, нам в Щебетовке делать нечего.
— А когда он явится? — спросил Муханов.
— Странный ты, ей-богу, Валерик! — загрохотал, ничуть не напрягая связок, Горин. — Ведь при тебе разговор был. Как обкомовские охотятся, он тут же выедет. На протоке его ждет егерь Пешкин с мотором. Ну чего тебе еще нужно?
— Толмачев устанет и завалится спать… — начал Муханов.
— Ни в жизнь! — Горин хлопнул кулаком по столу. — Раз ему охотовед приказал…
— Не в том дело, — вмешался подполковник. — Про Толмачева говорят — железо! Может не спать по трое суток. Солдат, пехота — царица войны!..
Уже не впервые расточались похвалы Толмачеву, как и не впервые завязывался этот беспредметный разговор. Мы третий день томились в богом забытой деревушке Конюшково, ожидая Толмачева и Валета, и настроение у нас было неважное. Обычно споры кончались тем, что Матвеич натягивал ветхий кожушок и, высмеивая из глаз мелкие стариковские слезы, отправлялся за пивом.
Как ни мечтал я об охоте на боровую дичь, сейчас мне не без грусти думалось о чудесной, налаженной, простой и безотказной мещерской утиной охоте. За время, даром потерянное здесь, я успел бы насладиться всеми радостями утренних и вечерних зорь и плотно набить ягдташ.
— Валерик! — послышался густой, но умягченный нежностью голос Горина.
— Ну?..
— А я видел тебя во сне.
— Правда, что ль?
— Да. Ты сидел на двух дубах и держал орла в зубах.
Это был их способ мириться после споров.
Я вышел из дома.
Ясный и чистый осенний день клонился
В затерянной меж большой водой и большим небом деревеньке люден и полон жизни прилегающий к воде край. Здесь, на берегу, сколачивают и смолят лодки, баркасы, сушат и чинят рыбацкие сети; отсюда отправляются на рыбалку мужики, по клюкву и бруснику — ребятишки, здесь греются на солнышке старики, судачат старухи, и женщины стирают белье, глухо стуча вальками. Прямо передо мной — мостки, уходящие далеко в воду. На их дальнем конце стирает красивая Данилиха с седой прядью в жгуче-темных волосах. Из-за этой пряди Данилиха, вопреки правилам деревенского приличия, не носит платка. Данилиха — вдова, муж ее умер от ран вскоре после войны, оставив ее с дочкой на руках. Дочка Люда тоже на мостках, но ближе к берегу, помогает матери. Это смуглая тонкотелая девушка лет семнадцати. Худенькая, продолговатая, как лисица, она все же очень похожа на свою дородную мать и чертами лица, и даже складом фигуры, крепкой, несмотря на тонину.
Когда Данилиху видишь одну, она кажется молодой и привлекательной, но рядом с дочерью резко проигрывает. Из-за их схожести особенно остро и печально видишь неизгладимую печать времени на лице ее и стане: щеки чуть провисли, шею изрезали морщины, в груди и плечах усталость.
Данилиха стирает белье для охотничьего домика. Она сидит на корточках, юбка задралась, обнажив круглые смуглые колени, движения ее сильны, размашисты и плавны. Люда нежно враждует со своим, чуть неудобным ей, как новая одежда, молодым телом. Она полощет какую-то белую тряпицу, но поминутно отвлекается, чтобы потрогать себя между лопатками, коснуться то плеча, то шеи, то бедра. Вдруг платье начинает жать ей в груди, и она двигает плечами, чтобы избавиться от тесноты, боязливо подталкивая груди ладонями.
Мимо меня к мосткам с пустой кошелкой прошел Матвеич. Он окликнул Данилиху — магазин располагался у нее в доме, — и та сразу поднялась, одернула подол, сделала несколько шагов по мосткам к берегу и кинула Матвеичу ярко взблеснувшую связку ключей. Матвеич не поймал их, ключи упали под берег. Он затрясся от смеха, тяжело опустился на колени и нашарил ключи в мелкой воде.
— Недотепа! — крикнула Данилиха. — Тебе сколько нужно?
— Пару…
— Брал бы сразу ящик, все равно опять пошлют. Деньги положи под счеты, а посуду оставь в сенях!
— Будет сделано, товарищ начальник!
Матвеич двинулся было прочь, но вдруг обратился ко мне:
— Книжка там на подоконнике лежит — ваша?
— Шмелева? «Человек из ресторана»? Моя.
— Продайте мне. Тут не достать.
— Берите так.
— Неудобно. Лучше продайте.
— Возьмите на память.
— Ну тогда спасибо.
Если забыть об охоте, то мне все нравилось здесь. Нравилась эта деревушка, невесть зачем построившаяся на островке, странноватые, беспечно-приветливые люди, легкий налет бессмыслицы на всем здешнем существовании. Ведь куда проще было переселиться на Большую землю, чем терпеть все тяготы островного существования. Куда проще отремонтировать мост, чем держать целую флотилию лодок для связи с остальным миром.