Поездом к океану
Шрифт:
И сейчас тоже.
В коридоре послышались голоса. Отчетливые, мужские, грубоватые. Антуана де Тассиньи Аньес помнила. О его дружбе с Анри знала довольно давно. Но сейчас ей сложно было соотнести того де Тассиньи со светских вечеринок с этим, у которого речь звучит сталью.
— Я помешал? — спросил он, проходя мимо комнаты, и Аньес видела мелькнувшую тень в щели приоткрытой двери.
— Нет, идем в кабинет.
— Прости, дело безотлагательное, иначе я бы не вламывался. Если захочешь, извинюсь перед твоей дамой лично.
— Так не терпится узнать кто? Иди к черту, дама спит.
— Как скажешь, — хохотнул он, и Аньес этот смешок
Потом простучали шаги по паркету пола. И дверь в соседнее помещение негромко хлопнула. Если бы Анри провел его в гостиную, то она могла бы закрыть глаза и правда попытаться спать, потому что там было бы меньше слышно. Но Анри не повел — попросту потому, что не хотел демонстрировать следы ее пребывания. Там все еще валялся ее галстук. И мундир тоже там. И на полу, на мягком ковре — бокалы и блюдца. Еще там крутится замолкнувшая пластинка. И негромко подпрыгивает иголка, отчего раздается: шарп-шарп-шарп. И в ушах ее точно так же, как будто пульс — шарп-шарп-шарп. Там — их общий миг, который уже не повторится.
— На сегодняшний день они в этой точке, как и планировали, — заговорил де Тассиньи, и из-за стены голос его звучал глухо. — Ровно здесь, укрепленный пушечный форт. Видите?
— Я эти карты изучил вдоль и поперек, Антуан. Ничего нового вы мне не покажете.
— Сегодня их атаковали с севера. Нам сообщают о крупных потерях. Но главное — эта высота уже точно наша. Оттуда хорошо просматривается дорога. Вот и пытаются выкурить.
— Это мы должны атаковать, а не нас, — проворчал Анри. — Вьетов отбросили?
— Да, пока да. Но это не решает основной проблемы. Они вернутся с большими силами, и толку от пребывания в форте не получится.
— А это, братец, неважно. Тут важно другое. Теперь мы знаем наверняка, что Ван Тай здесь. Вот два населенных пункта, которые, наверняка, подпитывают их силами, и больше деваться некуда. Горы образуют естественный заслон, перевал, который сложно преодолеть на тяжелой технике, они чувствуют себя неуязвимыми. Но наше предположение с самого начало было верным. Тут расстояние… сейчас я помечу… Вот. Километров тридцать, не более. А теперь смотрите левее, на запад. Вот сюда.
— Да смотрю, смотрю. Черт, у вас есть, чем горло промочить? Я сегодня накричался в штабе, жаль вас не было. Вы бы оценили этот балаган.
— Коньяку?
— Нет, не настолько радикально. Воды.
— Минуту. Вы пока ознакомьтесь.
Снова застучали шаги. Аньес часто дышала. Плеск в кухне. Аньес задышала еще чаще, чувствуя страшную сухость во рту. А потом сжала пальцами виски, будто бы это могло помочь унять ее волнение. Ей и самой отчаянно хотелось пить. Выйти к нему и попросить? Нет, иначе не выдержит и спросит, а спрашивать про Ван Тая нельзя.
Потом Юбер вернулся в кабинет. И в ту же секунду Антуан, будто пребывал в сильнейшем возбуждении, выкрикнул:
— Откуда у вас эти данные?! Если все и правда так, то это полностью меняет наши шансы, Анри! С чего вы все это взяли?
— Все и правда так, — снова прозвучал голос Юбера, куда спокойнее и увереннее, чем де Тассиньи. — Готов дать голову на отсечение, хотя лучше все же провести разведывательную операцию — голова мне еще дорога. Я изучал последнее время аэрофотосъемку интересующей нас области. У Риво в архиве есть занятные кадры этого участка гор и в частности данного перевала. Глядите. Видите эту платформу? Это не похоже на природный
— Да нет такой вероятности! Наверняка они используют этот плацдарм для помощи банде Ван Тая.
— А теперь представьте себе, что будет, если прямо сюда мы посадим наши самолеты. Вот, здесь часть наших людей. Они в форте с этой стороны. Вот здесь — мы занимаем их позицию, на что они не рассчитывают. И можем использовать ее ровно с теми же целями — для подпитки армии и как плацдарм для переброски парашютистов. Ван Тай снова придет к форту, это неизбежно. Пока мы его занимаем, они там не хозяева. И если в этот момент не просто отразить нападение, а, к примеру, прямо им на головы спустить десант — благо их собственный аэродром запросто дает такую возможность… загнать их вот… глядите… Тут горы образуют котел и отсюда так легко не выбраться. Здесь их и утопить. И даже если уйдут живыми, дорогу мы отобьем. Что скажете, а?
— Что вы щелкаете задачи, как орешки. И этот поддался… черт… вы соображаете, какого значения проблему, возможно, сейчас решили.
— Догадываюсь, Антуан. Но только без реальных действий все лишь теория, она ничем не подкреплена, — Юбер говорил очень спокойно, но в его интонациях проскальзывало что-то похожее на самодовольство. Или может быть, это ей так казалось сейчас. Впрочем, он имел право. Наверное. Судя по голосу де Тассиньи — определенно имел.
— Вы сможете сейчас повторить все это генералу Каспи? Он сегодня разразился тирадой насчет того, что де Латр слишком торопится и нас это до добра не доведет. Я по собственному скудоумию возразил, что его промедление в сорок первом и сорок втором едва не обошлось ему слишком дорого[2].
— Мне, право, любопытно, что вы по этому поводу выслушали, — рассмеялся Юбер, и от его смеха за стеной Аньес вся сжалась. Ее натуральным образом подбрасывало на месте. И, чтобы хоть как-то успокоиться, она повалилась на кровать, обхватив себя руками и повторяя раз за разом, как маленькому Роберу: «Тихо, тихо, все пройдет».
Но ничего не проходило. Голоса звучали еще некоторое время. Но теперь она воспринимала их так глухо, будто бы слова свои мужчины за стеной говорили в подушку. Потом, всего на мгновение, Юбер заглянул в комнату, как если бы собирался ей что-то сказать, да так и замер на пороге, решив, что она спит. И Аньес подумала, что так лучше. Хорошо, что легла. Не придется ничего придумывать.
После дверь закрылась совсем, а еще через некоторое время хлопнула и входная, а она вдруг поняла значение его недавно оброненной фразы: «Если я в Париже, то под рукой». Да, конечно. Его нарочно поселили здесь, недалеко от Отеля де Бриенн, ведь под рукой он — и днем, и ночью. Полное и безраздельное владение Министерства национальной обороны, которое она ненавидела в эту минуту, как ненавидела и Юбера.
И так бесконечно любила, что страшно было заглянуть внутрь — ее бы смело и от любви, и от ненависти, и потому она сосредотачивалась на внешнем.