Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

₁₈₆₂

ДЕЗЕРТИР

За столик к свету слабому присел он и читал, Запутанные буковки прилежно разбирал. Запутанные буковки, листочек небольшой… И — уронил головушку, охваченный тоской. «Старушка мать несчастная пишет мне сама, Что там зима ненастная, жестокая зима. И некому ей, старенькой, наколоть дровец, Ведь сын ее единственный — цесарский стрелец». И он взметнулся пламенем, как птица, полетел, Так быстро, что догнать его и ветер не сумел. Летел с такою силою, чтобы в краю родном Спасти старушку милую, согреть родимый дом.

₁₈₆₂

В ВЕРОНЕ

Песня

Как в Вероне, при воротах крепостных, Трое рекрутов стояло молодых; Там стояли, меж собою толковали: Эх,

когда бы эти стены да пропали! Не так стены крепостные, как ворота: Мать-старуха истомилась от заботы. Не плачь, мама, ты не плачь, моя мамуся, На богатое убранство полюбуйся: Дали саблю, дали куртку — нарядиться, Пить захочешь — кровь потоками струится. А не пить, не пропивать — гулять на воле, Разгуляйся в чистом поле на раздолье! Стоит рекрут молодой на карауле, Смотрит — крыльями три сокола взмахнули. Где вы, соколы, где, быстрые, гуляли? В чистом поле на раздолье пировали; Там лежат для нас готовые гостинцы: Всё солдаты молодые, буковинцы.

₁₈₆₂

ГУЦУЛКИ

Ой, пирую, ой, гуляю — ничего не знаю, А уж мне охапки прутьев в роще нарезают; А уж мне готовы прутья — просекать до кости, Чтобы не ходил я больше к моей милой в гости. Ой, пирую, ой, гуляю — и нету мне дела, Что в оковы наряжаться времечко приспело; А готовы мне оковы — вовсе не безделка, — Чтобы не ходил я больше на те посиделки. Что ж, готовьте мне оковы, надевайте с ходу, У меня-то побратимы — хорошего роду, Не дадут мне гнить бесславно у мадьяра в ямке, А достойно похоронят во Львове на Замке. Так срубите, паны-братья, срубите кедрину, Да вытешите сабельками дружку домовину, Да вытешите сабельками из турецкой стали, Чтобы меня, молодого, люди поминали. Чтобы люди поминали, девушки любили, Чтоб кедровый гроб широким ковриком накрыли; Ой, ковриком пребогатым, голубого цвета, Чтобы не завидно было мне белого света!

₁₈₆₂

НИВА

Долго ль мне бродить по свету, У чужих просить совета, Долго ль ожидать придется, — Мол, Галичина проснется? Лучше встану сам пораньше И пойду своей дорогой, — Плуг возьму, волов упряжку, Вспашу горы и долину, Вспашу нашу Буковину, Как наш Тарас, как мой батько Научил пахать когда-то; И любовь и веру ныне Посею на Буковине. Уроди нам, русский боже, Пшеницу как надо! Зеленей, родная нива, — Мне, певцу, отрада! Чтоб вязался колос в колос На полном раздолье, Чтоб взросли на Буковине Правда, вера, воля! А я пойду — по палатам Да по нищим хатам, Может, где и повстречаюсь Со жнецом-собратом. Жните, жните, жнецы мои, Да хвалите долю, Что смогли собрать пшеницу На собственном поле. Что не пойдем батраками Нищими проситься В чужой край, да к чужим людям За чашку пшеницы. Уж не пойдем, жнецы мои! Наш батько любимый Научил нас пахать землю, Ходить за родимой. … Теперь уже знаем… Жните, жните, жнецы мои, А я — запеваю. Вот я запеваю родимому краю, Пускай моя песня далеко несется: От Черной Горы до Днепра, до Дуная Взойди, моя песня, как травы на солнце! Пусть перьями шляпы украсят сельчане, Пусть девушки наши в венки уберутся, Пускай не твердят нам, что мы бесталанны, И слезы кровавые — больше не льются… Сверкай, моя песня, рассыпься лучами, Сияй, осушая кровавые раны… Звучи и сверкай, словно яркое пламя, Развеивай черные вражьи обманы. Так звучи же, моя песня, Звучи, не смущайся! Где родное встретишь сердце, Там и поселяйся! Точно голубок с голубкой Под кровлей тесовой Поселяйся, моя песня!

₁₈₆₃

МОЙ САРДАК

Старый дедовский сардак мой, Серый, долгополый, Век тебя не постыжусь я В жизни невеселой. Ты всегда готов полою Слезы утереть мне — И за то не отрекусь я От тебя до смерти!

₁₈₆₃

ГДЕ СЧАСТЬЕ?

Ты дома молотил горох, А я скитался, брат мой милый, За счастьем гнался что есть силы; В Валахию закинул бог Да за Тирольские отроги… Отбил давно в скитаньях ноги, Но всё дела, как прежде, плохи… А счастье, видно, спит в горохе.

МИXАЙЛО СТАРИЦКИЙ (1840–1904)

ВЫЙДИ!..

Ночка-то,

ночка, луной озаренная! Ну, хоть иголки сбирай. Милая, выйди, трудом истомленная, В роще со мной погуляй. Сядем с тобой под калиной ветвистою — И над панами я пан! Глянь, моя рыбка, — волной серебристою Ходит над полем туман. Роща в сиянии звездном красуется, То ль замечталась, то ль спит; Только листва на осине волнуется, Тихо от жажды дрожит. Небо усыпано звездами, — господи, Всюду такая краса! Под тополями жемчужного россыпью Дивно играет роса. Ты не пугайся, что вымочишь ноженьки, Выйдя в такую росу: Верная, к дому тебя по дороженьке Сам на руках отнесу. Ты не страшись и замерзнуть, лебедонька: Ветер улегся давно… Крепко прижму тебя к сердцу, молоденьку Греет, как солнце, оно. Ой, ты не бойся, что злоба надутая Шепот подслушает твой: Ночь усыпила всех, сном всех окутала. Не шелестнет и травой! Спят твои недруги, дремой тяжелою Скован надменный их смех… Что ж нам, обманутым нашего долею, Даже увидеться — грех?!

«Коник». Фрагмент народной картины «Козак-бандурист». XIX в.

* * *

Когда замкнется крышка гробовая И упокоюсь я в земле сырой, Придет ли хоть одна душа живая, Вспомянет ли приют печальный мой? Кому ж прийти? Не песни — голос муки Один, в тиши, когда-то поднял я; А недруги мне связывали руки И не пришли на помощь мне друзья! Вдвоем с подругой верною — тоскою Безвестным протащились мы путем: Вся жизнь свелась к глухой борьбе с нуждою, Великим не прославлена трудом. И вот стою перед могилой ныне, Под бременем давно угасших лет… Так без росы, в пылающей пустыне, Хиреет, вянет утлый первоцвет!

₁₈₇₇

ПИР

Дворец сияет. В пышном зале Вдоль стен высоких, тут и там, Огни, как звезды, засверкали Усладой праздною глазам. Дымится снедь, и вина льются, Посуда — в бликах золотых, Столы едва-едва не гнутся От яств роскошных, дорогих. Багровые, пылают лица На этом пиршестве ночном; Как розы — дамы и девицы Цветут за праздничным столом. Едят и пьют не уставая, Несется смех со всех сторон, В бокалах зайчики играют, Тарелок слышен перезвон. Среди веселья, криков, шума На хорах музыка гремит… Но, как всегда, все та же дума Меня терзает и томит. Иные вижу я картины: Снега… Угрюмые боры… Поля и степи Украины, В сугробах хаты и дворы. Голодный люд без хлеба, соли В своих потопленных хлевах, Где нету света, нету доли, Где только тьма да рабский страх. Поникли головы от гнета, И нету силы их поднять. Среди кровавых слез и пота — Немой покорности печать. Повсюду смерть стоит у входа… И как пойти мне может впрок Бесстыдно взятый у народа Вот этот лакомый кусок?

₁₈₈₂

ШВЕЯ

Прядка темная свисает, Разметалась по щеке… Над шитьем игла мелькает В тонкой, худенькой руке. Свет от плошки — на колене, Там, где барское шитье… И легли густые тени Под ресницами ее. Долгий кашель ночью долгой, Стоны ветра под окном… Взор усталый и голодный, Незнакомый с тихим сном. За работой вечно гнется, В старый кутаясь платок… Горько, видно, достается Заработанный кусок!

₁₈₈₂

БОРЦУ

Окончилась мука твоя… Идет золотая заря! И в песне зеленых дубрав, Воскреснешь ты вновь, величав, И образ героя-борца В ней будет звучать без конца. Тебя не забудет народ, Он в сердце твой след сбережет, Недаром ты пал: твоя кровь Вдохнула в нас к братьям любовь, В сердца, что страдают от зла, Отвагу и силу влила. Мы в битве поднимем твой стяг, И дрогнет испуганный враг, А дочери светлых долин Прославят тебя, исполин, Прославят без слез на глазах, — Слеза оскорбит лишь твой прах!