Поэзия Серебряного века (Сборник)

Пастернак Борис Леонидович

Есть у сирени темное счастье — Темное счастье в пять лепестков! В грезах безумья, в снах сладострастья, Нам открывает тайну богов. Много, о много, нежных и скучных В мире печальном вянет цветов, Двухлепестковых, четносозвучных… Счастье сирени – в пять лепестков! Кто понимает ложь единений, Горечь слияний, тщетность оков, Тот разгадает счастье сирени — Темное счастье в пять лепестков! (1910)

Бедный Азра [365]

Каждый день чрез мост Аничков, Поперек реки Фонтанки, Шагом медленным проходит Дева, служащая в банке. Каждый день на том же месте, На углу, у лавки книжной, Чей-то взор она встречает — Взор горящий и недвижный. Деве

томно, деве странно, Деве сладостно сугубо: Снится ей его фигура И гороховая шуба. А весной, когда пробилась В скверах зелень первой травки, Дева вдруг остановилась На углу, у книжной лавки. “Кто ты? – молвила. – Откройся! Хочешь – я запламенею, И мы вместе по закону Предадимся Гименею?” Отвечал он: “Недосуг мне. Я агент. Служу в охранке И поставлен от начальства, Чтоб дежурить на Фонтанке”. (1911)

365

Бедный Азра. –Здесь заложена ироничная смысловая перекличка с именем героя популярной любовной поэмы персидско-таджикской литературы “Азра и Вамик”. Заимствовав эту тему из греческого источника, ее переложил на стихи в размере мутакариб “царь поэтов” Унсури (ум. 1050). В последствии к ней обращались многие поэты. Любопытно ознакомиться со стихотворением Г. Гейне “Азра”, которое, несомненно, послужило отправной точкой для публикуемого текста Тэффи.

Каждый вечер выходила В сад прекрасная царевна Мимо мраморных фонтанов С тихо льющейся водою. Каждый вечер у фонтанов С тихо льющейся водою Юный раб стоял недвижно, Все бледнее каждый вечер. И однажды дева, быстро Подойдя к нему, спросила: “Кто ты? Из какого рода? Где страна твоя родная?” “Я из Йемена, – ответил Раб. — Зовут меня Мохаммед. Мы из рода бедных Азра — Полюбив, мы умираем”.

* * *

Мне сегодня как будто одиннадцать лет — Мне так просто, так пусто, так весело. На руке у меня из стекляшек браслет, Я к нему два колечка привесила. Вы звените, звените, колечки мои, Тешьте сердце веселой забавою. Я колечком одним обручилась любви, А другим повенчалась со славою. Засмеюсь, разобью свой стеклянный браслет, Станут кольца мои расколдованы, И раскатятся прочь, и пусть сгинет их след Оттого, что в душе моем имени нет И что губы мои не целованы! 1915

* * *

Меня любила ночь, и на руке моей Она сомкнула черное запястье… Когда ж настал мой день – я изменила ей И стала петь о солнце и о счастье. Дорога дня пестра и широка — Но не сорвать мне черное запястье! Звенит и плачет звездная тоска В моих словах о солнце и о счастье!

* * *

На острове моих воспоминаний Есть серый дом. В окне цветы герани… Ведут три каменных ступени на крыльцо… В тяжелой двери медное кольцо… Над дверью барельеф: меч и головка лани, А рядом шнур, ведущий к фонарю… На острове моих воспоминаний Я никогда ту дверь не отворю.

* * *

Он ночью приплывет на черных парусах Серебряный корабль с пурпурною каймою! Но люди не поймут, что он приплыл за мною И скажут: “Вот луна играет на волнах”… Как черный серафим три парные крыла, Он вскинет паруса над звездной тишиною! Но люди не поймут, что он уплыл со мною, И скажут: “Вот она сегодня умерла”…

* * *

Гаснет моя лампада… Полночь глядит в окно… Мне никого не надо, Я умерла давно! Я умерла весною, В тихий вечерний час… Не говори со мною, — Я не открою глаз! Не оживу я снова — Мысли о счастье брось! Черное, злое слово В сердце мое впилось… Гаснет моя лампада… Тени кругом слились… Тише!.. Мне слез не надо… Ты за меня молись!

Саша Черный

(1880–1932)

Саша Черный (псевдоним Александра Михайловича Гликберга) был очень популярен в начале ХХ века. Его первую книгу “Разные мотивы” (1906), вышедшую под настоящей фамилией автора, конфисковали, а сам поэт вынужден был уехать за границу. После возвращения он стал ведущим поэтом журнала “Сатирикон”. Своеобразие стиля Саши Черного – в сочетании юмора и сатиры с точностью психологических характеристик и лиризмом, а также в неподражаемой афористичности.

После ухода из “Сатирикона” он сотрудничал в различных сатирических журналах, где приобрел, по словам Куприна, “и громадную аудиторию, и широкий размах в творчестве, и благодарное признание публики”. В своих острых стихах, пронизанных

едким сарказмом и некоторой долей скептицизма, поэт разоблачал реакцию, бичевал консервативные и декадентские тенденции в литературе и искусстве, зло высмеивал проявление мещанства и прочие общественные пороки.

После революции Саша Черный эмигрировал. На Западе он стал известен и как детский поэт, и как прозаик. Умер во Франции.

До Реакции

Пародия

Дух свободы… К перестройке Вся страна стремится, Полицейский в грязной Мойке Хочет утопиться. Не топись, охранный воин, — Воля улыбнется! Полицейский! будь покоен, — Старый гнет вернется… (1906)

Потомки

Наши предки лезли в клети И шептались там не раз: “Туго, братцы… Видно, дети Будут жить вольготней нас”. Дети выросли. И эти Лезли в клети в грозный час И вздыхали: “Наши дети Встретят солнце после нас”. Нынче, также как вовеки, Утешение одно: Наши дети будут в Мекке, Если нам не суждено. Даже сроки предсказали — Кто лет двести, кто пятьсот, А пока лежи в печали И мычи, как идиот. Разукрашенные дули, Мир умыт, причесан, мил… Лет чрез двести? Черта в стуле! Разве я Мафусаил? [366] Я, как филин, на обломках Переломанных богов. В неродившихся потомках Нет мне братьев и врагов. Я хочу немножко света Для себя, пока я жив, От портного до поэта, Всем понятен мой призыв… А потомки… Пусть потомки, Исполняя жребий свой И кляня своипотемки, Лупят в стену головой! (1908)

366

Мафусаил—в Библии дед Ноя, проживший 969 лет. В переносном смысле – долгожитель.

Молитва

Благодарю Тебя, Создатель, Что я в житейской кутерьме Не депутат и не издатель И не сижу еще в тюрьме. Благодарю Тебя, Могучий, Что мне не вырвали язык, Что я, как нищий, верю в случай И к всякой мерзости привык. Благодарю Тебя, Единый, Что в Третью Думу я не взят, — От всей души, с блаженной миной, Благодарю Тебя стократ. Благодарю Тебя, мой Боже, Что смертный час, гроза глупцов, Из разлагающейся кожи Исторгнет дух в конце концов. И вот тогда, молю беззвучно, Дай мне исчезнуть в черной мгле — В раю мне будет очень скучно, А ад я видел на земле. (1908)

Недержание

У поэта умерла жена… Он ее любил сильнее гонорара! Скорбь его была безумна и страшна — Но поэт не умер от удара. После похорон пришел домой – до дна Весь охвачен новым впечатленьем И, спеша, родил стихотворенье: “У поэта умерла жена”. (1909)

Недоразумение

Она была поэтесса, Поэтесса бальзаковских лет. А он был просто повеса — Курчавый и пылкий брюнет. Повеса пришел к поэтессе, В полумраке дышали духи, На софе, как в торжественной мессе, Поэтесса гнусила стихи: “О, сумей огнедышащей лаской Всколыхнуть мою сонную страсть. К пене бедер, за алой подвязкой Ты не бойся устами припасть! Я свежа, как дыханье левкоя… О, сплетем же истомности тел!” Продолжение было такое, Что курчавый брюнет покраснел. Покраснел, но оправился быстро И подумал: была ни была! Здесь не думские речи министра, Не слова здесь нужны, а дела… С несдержанной силой кентавра Поэтессу повеса привлек, Но визгливо-вульгарное: “Мавра!!” Охладило кипучий поток. “Простите… – вскочил он. – Вы сами…” Но в глазах ее холод и честь: “Вы смели к порядочной даме, Как дворник, с объятьями лезть?!” Вот чинная Мавра. И задом Уходит испуганный гость. В передней растерянным взглядом Он долго искал свою трость… С лицом белее магнезии Шел с лестницы пылкий брюнет: Не понял он новой поэзии Поэтессы бальзаковских лет. (1909)