Поэзия социалистических стран Европы

Коллектив авторов

ЛИПЫ

Ах, дайте наконец земле покой, чтоб у нее не опускались руки, пускай нас крестит дождевой водой, пусть не дрожит за нашу жизнь настой лучей и воздуха над нивой золотой,- все выживут: и мы, и наши внуки. Ах, дайте наконец земле покой. На миг закружит ветер над черешней и полетит за ласточкой нездешней, наверное, в далекий Рим спешит… С землей в обнимку мой отец лежит. Взобьет под головой слежавшиеся травы - повеет вдруг ромашкой иль отавой. И без конца, как в Янов день когда-то, нам дарят клады недра и глубины. И без конца мы празднуем крестины, рожденья, обрученья,

именины цветов, железа, даже старых иней, крича им в слуховые аппараты… Одним лишь почкам не видать покою: удел их – двигать стрелкой часовою, да бег реки нельзя ни на минутку прервать и перервать, пуская плавать утку… Мир бабочке, и золотой и синей, молитвенно застывшей на калине. Пускай весна мой край необозримый раскроет, как посланье от любимой, и не беда, что на страницах кляксы… Газетчик суетный от новостей охрип, асфальт растрескался, надрывно воет клаксон, а рядом шествуют колонны тихих лип.

МОДЕЛИ

Украшала витрину художница смелая - весь в подвесках боярышник и жимолость белая! А потом показали нам моды осенние - удлиненные тени и листьев падение. Манекенши озябли,- смешные ужимки!
– примеряют на голое тело снежинки. Ах, довольно в снега, как в меха, наряжаться… По рисункам любви вам пора обнажаться.

* * *

Отзвучали майские громы, и по мелькающим тротуарам побежали босые девчонки - что с тобою, мой стих, я бросаю тебя под их голые пятки и влюбляюсь раз десять в секунду, отдаю тебя горлицам – пусть твой ритм по эфиру разносят азбукой Морзе а я для тебя не найду и минуты свободной: я свидетелем буду на свадьбе - обручается солнце с капелью, с крутобедрыми скамьями в парке, с Прагой, что сигналит тебе всеми своими флажками.

ФЕВРАЛЬСКИЙ СНЕГ

Мохнатый снег, на землю сыпь. Прорехи в тучах все растут, и ты белеешь в кронах лип, цветка сверкающий раструб. Осыпь бульвары, автострады, где тысячи знамен трепещут, где распевают демонстранты, людской поток в разливе плещет. Поля и Прага, близь и даль - все снегу чистому открыто. Чуть сдвинулась Земли орбита: весне принадлежит Февраль!

ДИФИРАМБ

Прага окропленная золотым дождем я блуждаю по тебе как шмель отяжелевший от пыльцы и неспособный взлететь не могу оторваться от твоих щедрых поцелуев от парикмахерской стрижки твоих садов Ты вся плотина в которой весна убыстряет теченье и разбрасывает радужные искры над остолбеневшими автомобилями из-под капотов которых вырвались лошади трясут гривами и знакомятся очаровательно смущаясь О Прага с зеленым румянцем как мне писать стихи когда на моем карандаше распускаются почки.

СЛОВАКИЯ

ЯНКО ЕСЕНСКИЙ

ГЕНЕРАЛАМ

Стоять за родину всегда с восторгом и запалом солдатом – очень хорошо, но лучше – генералом. Солдат от крови красен стал, брести в грязи не сладко. И красен также генерал - красна его подкладка. Из тыщи гроз, из тыщи битв, когда дробятся скалы, бойцы приимут град и гром, блеск славы – генералы. Солдат лежит на животе в

окопе снежно-белом, а вождь к прохладной простыне прильнул «усталым» телом. Над кем-то деревянный крест поставят без ограды, а генералу – крест на грудь и прочие награды. Вот рапорт принял генерал и в тыл коня направил, но после боя говорят, что он войска возглавил. Отряд бойцов в смертельный бой бросается по знаку, чтоб после генерал сказал: «Я выиграл атаку». Лишь он нас может от цепей избавить без отсрочки, а коль не выйдет – будет нас манежить на цепочке. Кто во главе – тот может быть во время боя сзади, ведь надо голову хранить ума большого ради. И с той поры, как королей в стране у нас не стало, борьба идет не за народ, а ради генерала. Стоять за родину всегда с восторгом и запалом солдатом – очень хорошо, но лучше – генералом.

СТАРЫЙ ТОПОЛЬ

Ночь. Прячет под крыло свой клюв дневная птаха. И месяц, словно перст, манит меня, суля, что песнь придет ко мне по каменному шляху, где шумной чередой чернеют тополя. Там тополь есть один, он словно нищий старец, на высохшем стволе – один росток живой, а голые сучки, как руки, разметались и вновь хотят владеть шумящею листвой. Последний лист слезой дрожит под лунным светом… Я к тополю иду, исполнен дум своих. И голый тополь схож со стариком поэтом, чьи песни утекли, а голос слаб и тих.

ТУМАН

Так пасмурно, как будто день в костеле. Кругом лежит туман, угрюмый, хмурый. На проводах осенней партитурой висят дождинок мелкие бемоли, и ветер иногда свистит уныло мелодию, что осень сочинила. Он свищет. С проводов слетают ноты… Мгла подбирает юбку… И дорогой стремится на холмистые высоты, где небо, улыбаясь босоногой, сулит украсить голубой заплатой рукав ее одежды дыроватой.

НА БРАТИСЛАВСКИХ КЛАДБИЩАХ

Павшим русским героям

Смерть – сеятель. При факельных огнях, под пушек гром и ружей грохотанье - могилы рассевает. Чтоб в веках вершины три украсились цветами. Смерть ради жизни, каждый павший – брат, который, смерть поправ, погиб за брата, сорвав замки с запечатленных врат, поставленных и запертых когда-то. Замки, затворы – их не перечесть - ногам ходить мешали, оку – видеть, лишали крыльев дух, губили честь и обучали только ненавидеть. А сколько славы – Волга, Эльба, Дрин! От Дона к Одеру н от Днепра до Шпрее, и Сталинград, и Вена, и Берлин… Вы спите здесь, в тиши, вблизи аллеи. Вы мать-отчизну возвратили нам, и мы, склонившись у могилы братской, «Покойтесь с миром»,- произносим вам, вам, павшим, вам, живым в земле словацкой.

ИBAH КРАСКО

* * *

Гей, куда б груди раздаться! Песни, песни в ней родятся, та протяжна, та печальна, та грустна необычайно. Захочу сыграть, бывало,- словно грусти не бывало, а судьба-злодейка – рядом, запоет печальным ладом. Мысли жгучие оставлю, песнь веселой быть заставлю, но придаст воображенье ей иное выраженье. Что ж мне делать остается, если счастье не дается, принимать осталось беды,- оттого и кудри седы.