Поэзия вагантов
Шрифт:
Сохранилось только в «Буране». Песня с припевом на французском языке (Tort a vers mei ma dame!) представляет собой подражание школьной песне Гилария, ученика Абеляра (начало XII в.), в которой автор, английский школяр, после каких-то школьных беспорядков (в «Параклете», обители Абеляра и его учеников в Шампани (1122–1126)) просит учителя не прогонять от себя учеников — такими же строфами, с припевом «Ах, учитель, ты не прав!» Тема песни — рассуждения о содомии — также встречается у Гилария чаще, чем у других поэтов; по свидетельству средневековых бытописателей (см. Аллен, стр. 267), средневековые блудницы бранили «содомитами» всех, кто не хотел к ним идти. Название в последней строфе загадочно: может быть, следует читать «Британия» (Рэби)? «Брисгавия» = Брейсгау (Гримм)?
(«Salve, ver optatum…» СВ 156 (118))
Сохранилось только в «Буране», под заглавием «Весна».
(«Declinante frigore…» Raby, p. 191)
Стихотворение № 17 из Сент-Омерского сборника стихов Вальтера Шатильонского, где оно открывает центральную группу его стихов любовного содержания. По схеме — пастораль, но героиня описана как знатная дама.
(«Estivali sub fervore…» СВ 79 (52))
В подлиннике концы всех строф связаны сквозной рифмой. Шуман допускает возможность, что конец стихотворения не сохранился.
(«Exiit diluculo…» СВ 90 (63))
В СВ только первые две строфы, третья — в другой мюнхенской рукописи; Шуман видит в ней попытку малоталантливого подражателя продолжить незавершенный буранский отрывок. Л. Гинзбург в своем переводе этого стихотворения добавил к нему концовку собственного сочинения. Стихотворение, тождественное по жанру с предыдущим, но разительно несхожее по стилю, простоватому и бесхитростному.
(«Huc usque, me miseram!..» СВ 126 (88))
Сохранилось только в «Буране», где по явному недоразумению стихотворению предпослана начальная строфа:
Дни пришли весенние, Птичье льется пение, Все цветут растения, — Эйя! — Вся земля Полна любви веселия!Некоторые исследователи предлагали также считать интерполяцией одну из строф (например, последнюю), а остальной текст группировать в шестистишия.
(«Anni parte florida, celo puriore…» CB 92 (65))
Одна из самых популярных вагантских поэм вообще и на тему соперничества клирика и рыцаря в частности; сохранилась в 10 рукописях, не считая первого издания 1599 г., в котором авторство приписано некоему «Рурицию, полустихотворцу», и почти одновременно появившегося английского перевода (в приложении к «Овидиеву Пиру» Дж. Чапмена, 1595; автор перевода неизвестен). Есть основания думать, что именно это произведение было самым ранним из стихов на эту тему (первая половина XII в.?) и послужило образцом в латинской литературе для «Ремирмонского собора», а в новоязычной — для «Флорансы и Бланшефлоры» (середина XII в.), от которых пошли уже остальные версии. (Вальтер сообщает, между прочим, что существует и стихотворный дебат между клириком и рыцарем только в социальном плане, без привлечения мотива любовного соперничества, — к сожалению, еще не изданный.) Стихотворение изысканного ученого стиля, насыщенное античными реминисценциями; жанр его — от эклоги-дебата, тема его — от овидиевского соперничества поэта и воина (но у Овидия, напротив, поэт беден, а воин богат); «Нептунов мул» навеян Клавдианом, VII, 197 (о Нептуновых конях); вакхическая свита с Силеном описана, в конечном счете, по овидиевскому
(«Conqueror et doleo de te, mea dulcis amica…» Raby, p. 243)
Стихотворение № 25 из Риполльской рукописи (см. о ней статью, стр. 437). «Дебатом между овидиевским и куртуазным пониманием любви» остроумно называет это стихотворение Дронке. Форма его провинциально-архаична: гексаметры, зарифмованные парами, считались более примитивным стихом, чем леонины.
(«Est Amor alatus puer et levis, est faretratus…» CB 154 (116 b))
Текст по Шуману; в обеих сохранившихся рукописях порядок строк спутан и есть пропуски. Вариация темы, идущей от античности (в частности от Овидия, «Любовные элегии», I, 10, 15 и «Наука любви», II, 19).
(«Si linguis angelicis loquar et humanis…» СВ 77 (50))
Сохранилось только в «Буране», где следует — по формальному сходству или по эмоциональному контрасту? — непосредственно после «Храма Венеры» (см. выше, стр. 50). Один из лучших образцов куртуазного религиозно окрашенного стиля в вагантской поэзии; разбору этого стихотворения посвящен целый раздел в книге Дронке. Религиозная символика образа розы, составляющего центр стихотворения, общеизвестна.
(«Dum Diane vitrea…» СВ 62 (37))
Сохранилось только в «Буране»; там же и пародическая перелицовка этого стихотворения на кабацкий лад (см. статью, стр. 486). По изысканности и нестандартности образов стихотворение заслуженно считается «жемчужиной вагантской лирики». Главная трудность для восприятия и понимания этого стихотворения — строфы 5–6, описывающие «физиологию сна» в средневековом понимании; большинство исследователей считают их неуместной интерполяцией, Шуман вообще обрывает стихотворение после 3 строфы, усматривая в остальном лишь позднейшее добавление; мы не включили их в стихотворный перевод и даем здесь в прозаическом: «Из радостной утробы нашей вздымается испарение, орошающее три келии нашего мозга; оно отуманивает очи, клонимые к дремоте, оно застилает дымкою взгляд, закрывая ему дальние просторы, — так сковывают нам глаза душевные наши качества, видимые наши пособники». Дронке пытается подробно, со ссылками на средневековых медиков и на параллель из Хильдегарды Бингенской (середина XII в.), обосновать подлинность этих строф, но вряд ли убедительно.
(«Vacillantis trutine…» СВ 108 (159))
Включено также в арундельский сборник. По форме — одна из самых изысканных секвенций в вагантской лирике.
(«Invehar in Venerem…» Kusch, p. 620)
Стихотворение № 22 из ватиканской рукописи, опубликованное Бишоффом в 1930 г. Припев песни оставлен без перевода.
(«Dulce solum natalis patrie…» CB 119 (82))
Однословные припевы и заключительная строфа имеются не во всех рукописях, поэтому Шуман исключает их из своего текста как позднейшие добавления, хотя и не настаивает на этом. Думается, что поэтика скорее велит их сохранить. Следует лишь отметить, что если снять концовки и с ними слово «странник», то мотив прощания с родиной можно истолковать чисто метафорически (как и предлагает Шуман): герой собирается не уходить от любви, а умереть от любви.
(«De ramis cadunt folia…» Raby, p. 316))