Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений

Глинка Глеб Александрович

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Мне прошептала смерть: «живи» И отпустила на поруки. С тех пор из всех богатств любви Предпочитаю я разлуки. В них судорога губ и рук И опьяненье вольной волей. Земное счастье, без разлук – Как день без ночи, хлеб без соли. Боль расставаний – пустяки, Романтика наивной муки, Тут нет следа слепой тоски, Последней и сплошной разлуки.

ЗАВЕЩАНИЕ

Светлой памяти о. Павла Флоренского

В

любви дано не «Я» Нам милостью Господней, — Чтоб ячества змея Иссохла в преисподней! Душой, не головой, Не в самости, а в духе, В себе познай Его Среди мирской разрухи. Прочувствуй, виждь и ведь, И братьям заповедай: Попрать любовью смерть Не поздно в жизни этой.

РОК

Не боль и не испуг, Само собой понятно: Замкнулся жизни круг. Часы идут обратно. Заводят хоровод Дней пролетевших стаи, Прошедшее растет, А будущее тает.

БЛАГОПОЛУЧИЕ

Лицом к лицу с своей судьбой, Без панциря и без забрала, Был смелым я, когда со мной, Как кошка с мышкой, смерть играла. Давно закончена война: А я, седой и бородатый, Теперь кричу в тенетах сна, Мышиным ужасом объятый.

УПОЕНИЕ В БОЮ

В газете, в «Комсомольской правде», Была заметка обо мне, Что будто я Отчизны ради Пал смертью храбрых на войне Прошли года в тоске унылой. Сомненья мучают меня. Не убежден, что это было, — Всё ж нету дыма без огня. Хотите верьте иль не верьте, Но, задыхаясь и смеясь, На фронте я вступил со смертью В непозволительную связь. И с той поры в заботах быта, В земной любви и в царстве сна Ее объятья не забыты — Я знаю, ждет меня она…

ЛЬДЫ

Прислушайся… Ты слышишь треск в туманах?.. Смертельный холод чувствуешь ли ты?.. Из всех открытых нами океанов На человека двигаются льды. А мы еще грустим, и негодуем, И ссоримся по мелочам… Никто не даст нам молодость другую, И не придет. И не поможет нам.

СКЕПСИС

В убогость каменных палат Сурово, без привета Приходит старость невпопад На смену пустоцвету. Дрожат тенями по углам Надежды и потери. Что значит здесь? Что будет там, За тьмой последней двери?.. Вокруг, как частокол, торчат Вопросы без ответов: Не сад цветущий — сущий ад Для мыслящих поэтов. И всё же с болью пополам Живу, не лицемерю. Совсем не верю зеркалам, Календарю не верю.

СВЕТОТЕНИ

Лава славы и удачи. Юмор висельника?.. Что ж, Боль смешна — от счастья плачут Листья

в благодатный дождь; Юность этим не вернешь. Так что нечего судачить, Ерепениться, как ерш: Бесполезная задача, Явь иль сон – не разберешь…

ЗАГРОБНОЕ БЫТИЕ

Навечно, а не на столетья, Нам дан искус свободной воли. Есть в каждом «я» залог бессмертья, Иной реальности юдоли. И как бы ни противоречил Мне разума двуликий Янус, Пусть путь недолог человечий – Погаснет жизнь, но я останусь.

ЭПИЛОГ

Бесстрастен времени полет, Безжалостна натура, И старости из года в год Всё злее авантюра. «С изнеможением в кости» Хотелось бы на склоне, Как на костыль, налечь на стих Упрямый, непреклонный; Чтоб трепетный оставить след Для новых поколений: Груз мастерства, нелепый бред, Что море по колено, О тол, что, как ты ни живи, Смерть в час придет урочный, О нерастраченной любви, О нежности и прочем. Хотя б немногие и пусть Не сразу, постепенно Почувствуют всю боль и грусть В стихах моих надменных.

ПРОЗА

БАБУШКИНЫ СТАРИНЫ

Бежали километры сквозь колючий ветер в полдни над улыбающимся в синих лужах солнцем и ночью и под замороженными звездами. В простейших вычислениях от станка до станка двигалось время. Были накромсаны дни и ночи неровными кусками. Приходилось когда три, а то и четыре станка на сутки. Широко полыхали северные зори. Ехали рекой, кое–где сворачивали в сторону, чтоб сократить путь, забирались глубоко в берег, и тогда ночь вплотную к саням гнала темноту гулких лесных стволов, а над собачьими дохами, над тиуковским пыжиком и телячьим малахаем бабая путано колыхалась корявая оголенность ветвей. Потом снова наваливалась луна, переплывала вместе с путешественниками побледневшую Обь и, окровавленная, западала в кустарнике.

Посреди пустынной обледенелой реки, у натыканных чьей-то заботливостью прутяных вех крылась, рябила бессонная вода. Тут слезал бабай, с разбойным свистом набрасывался поземок и относил его, не защищенного санями, прямо к проруби. Звенело ведро. Коняга пил не спеша, подрагивая раздутыми ноздрями.

На постоялых спали, ели холодное мясо, сено докупали и скармливали коню остатки овса. Колхозные дворы отчитывались избяной натопленной похожестью.

Чаще и смелее сворачивал бабай на проселочные. Снег сыпал по отвесу неистощимо. Спотыкалась лошадь, перебрасывая с ухаба на ухаб сани. Наконец выбрались на неведомую речонку и погнали вдоль. По берегам тянулся хвойный лес. Плыл он неустанно вверх, силясь подняться над снежной вуалью. На фоне темных стволов, над ровным срезом бровки появились совсем рядом белые, будто вырезанные из картона, профили куропаток. Бесшумно опахнув кусты, поднялся беркут и поплыл над ивняком, оглаживая испуганный воздух ленивым размахом саженных поржавленных крыльев.

Встревожился бабай, как бы зря в сторону не отбиться. Свою дорогу упустили, и придется им теперь до первых изб добираться, покормить да разузнать, как способнее обратно податься на тракт. Выехали с рассветом, а время уже давно за обед перевалило. Примаялся конек, мокрый весь сделался, едва нахлестали к далеким петушиным призывам, к собачьему гавканью.

Домики грибным семейством притаились в овраге, на их коротких срубах взгромождены пышные шапки снега. Выглядела улочка непроторенной. Казалось, зазимовало, законсервировалось становище с неведомых времен.