Поглупевший от любви
Шрифт:
— Сто раз твердил вам, миледи, — пожурил он Генриетту с фамильярностью старого слуги, — эти животины слишком норовисты, чтобы гладить их, как амбарных котов!
— Вы абсолютно правы, — пробормотала она извиняющимся тоном. — Я так хотела похвастаться Эгмонтом, что забыла о его характере.
Обойдя коня, она направилась к передку. И только сейчас Дарби с изумлением заметил, что она слегка хромает. Была ли ее походка такой же неровной, когда они впервые встретились? Он не помнил.
— Помочь вам сесть? — спросил он.
— Нет, спасибо. Мы с Джемом ездим вместе с
Джем легко подхватил свою миниатюрную хозяйку, усадил на место кучера и, дождавшись, пока она расправит юбки, подал длинный кнут.
— Эти лошади довольно резвые, мистер Дарби. Надеюсь, вы не возражаете против быстрой езды?
— Нисколько, — ответил он, садясь рядом.
Но уже через минуту не был так уверен в своем ответе. Либо кони застоялись, либо происходили из конюшен самого сатаны. Они дружно сорвались с места и вылетели на дорогу.
Неудивительно, что Генриетта хромает! Чудо еще, что она вообще жива! Но ее ничуть не волновало, что кони точно обезумели. Она спокойно орудовала кнутом, словно правила смирным пони.
И только когда они помчались по большой дороге, Дарби сообразил, что на лице его застыла дурацкая улыбка. Еще немного — и шляпу сорвет ветер, поэтому он ее снял. Волосы вырвались из ленты, которой были стянуты, и он заранее приготовился оказаться в канаве, но все равно широко улыбался.
А леди Генриетта Маклеллан? Сидела прямо, как на диване в гостиной, и управлялась с несущейся как ветер парой не хуже любого Коринфянина [4] , укравшего почтовый экипаж на пари в «Уайте».
4
Одно из обществ того времени, куда входили богатые, кичившиеся роскошным образом жизни и бездельем аристократы.
— Где, черт возьми, вы научились так править? — завопил он, перекрывая шум ветра.
Леди Генриетта повернула голову и, улыбнувшись, ловко провела коляску по самому краю делавшей поворот дороги.
— Мой отец был членом клуба «Четверка коней» и, поскольку не имел сына, научил править меня.
— Весьма необычно, — заметил Дарби.
Она слегка сбавила скорость, чтобы пропустить проезжающее ландо.
— Мой отец был одним из тех, кто подкупал кучеров дилижансов, с тем чтобы они неслись во весь опор посреди дороги, пугая всех пассажиров. Он обожал скорость. И боюсь, я унаследовала это свойство. Мои родные считают, что у меня опасная склонность рисковать по пустякам.
Дарби снова рассмеялся. Подумать только, прямо-таки воплощение чинности и чопорности, в шляпке и перчатках, и наклонности истинного повесы!
Генриетта пустила коней шагом.
— Мы приближаемся к Лимпли-Стоук, — объяснила она, — а в деревне не любят неожиданностей. Некоторые здешние обитатели так узколобы в своих суждениях о том, что должна и чего не должна делать женщина! Обычно я оставляю коляску с Джемом за пределами деревни.
— По-моему, вы упомянули, что не слишком ловки
Они достигли окрестностей деревни, где дорога сужалась и начинался участок, вымощенный брусчаткой. Генриетта остановила коней.
— Уверяю, все обычные игры — не для меня.
— Никогда не пробовали стрелять из лука?
— Пробовала, — усмехнулась она. — Но ничего не вышло. Окажись вы в этот момент рядом, наверняка испугались бы за свою жизнь.
— Очевидно, предполагается, что сейчас мне не стоит бояться за свою жизнь, — хмыкнул он.
Мимо стоявшей коляски проследовал дорожный экипаж в сопровождении фургонов, нагруженных сундуками и ящиками. Дарби оглянулся на грума Генриетты и кивнул.
Джем подмигнул ему и спросил:
— Мне взять под уздцы лошадей, миледи?
— Да, Джем, — согласилась Генриетта.
Дарби проворно спрыгнул на землю, подошел к Генриетте и протянул руки:
— Позвольте?
По мнению Генриетты, на этот раз его улыбка была поистине дьявольской. Он стоял в луче солнечного света. Золотисто-каштановые волосы беспорядочной копной обрамляли лицо, и это выражение его глаз!
Но ничего не поделать: сама она не сумеет спуститься с высокого сиденья. Джему или кому-то другому придется снять ее.
Она подалась вперед и легко положила руки ему на плечи.
— Вы очень любезны, сэр.
Его лицо было совсем близко. Он сжал ее талию, и Генриетта вздрогнула. Стоит ей залюбоваться смешливыми морщинками-лучиками вокруг глаз, и она теряет голову.
— В чем дело? — невольно выпалила она, немедленно пожалев о вопросе. Но многолетняя привычка высказывать все, что думает, на этот раз подвела ее.
Дарби медленно опустил ее на землю, но не отнял рук, что само по себе было непростительным нарушением этикета и ужасным неприличием. Жар ощущался даже сквозь ротонду.
— Вы это о чем? — осведомился он.
— Почему вы так смотрите на меня?
— Полагаю, — тихо и хрипловато ответил он, — что пытаюсь оценить вашу ловкость в физических видах спорта, леди Генриетта.
Генриетта тихо охнула. Такой откровенности она не ожидала, тем более что отлично понимала смысл его взгляда.
Он смотрел так, словно был голоден. Умирал от голода и жажды.
Она увидела, как он медленно наклоняет голову, и по всем правилам должна была отодвинуться. Но вместо этого застыла на месте, как каменная статуя, и снова позволила его губам коснуться своих.
На этот раз ей было сложнее думать связно. Прежде всего он по-прежнему сжимал ее талию так властно, будто она была его собственностью.
Его губы были жестче и требовательнее. Поцелуй — менее нежным. Менее почтительным. А его язык! Она определенно решила протестовать, как только голова немного прояснится.
Дарби никогда не трудился облекать мысли в слова, когда находился в тисках желания, поэтому его подобные тонкости не терзали. Бог знает почему он вздумал поцеловать упрямую особу, способную мчаться по проселочной дороге так, словно за ней гнались демоны, и выкладывать напрямик все, что ей приходило в голову.