Погоня
Шрифт:
На этом ничтожном препятствии Золотинка уж который раз спотыкалась, бесплодно гоняя натруженную мысль в поисках выхода… то есть отыскивая вход во дворец. И все же, раз зацепившись за соображение, что Замор, по видимости, испытывает затруднения, и не малые, Золотинка больше его не упускала, хотя никакого очевидного решения не находилось и тут. Работа мысли, наверное, шла подспудно, именно поэтому Золотинка и очутилась, в конце концов, на освещенной закатным солнцем, затянутой дымом костров поляне, где сошлись большим людным табором искатели. Где тянуло запахом жареного, прибывшие из Межибожа купцы торговали с возов, слышался смех
Привередливый столпник — он, видите ли, не принимал пищи из рук нечестивцев! — не вызывал у Золотинки приязни. Она поглядывала на уставленную соблазнами рогожку и с притворным безразличием ковырялась в зубах — без всякой на то надобности.
Благочестивые почитательницы праведника, две упитанные горожанки в козловых башмаках и платьях с разрезами, приторно уговаривали его прервать пост и откушать. Они причитали, шлепали между делом комаров и, не получая от праведного старца ответа, общались между собой, с прискорбием поминая собственное чревоугодие — грехи наши тяжкие! Старец пусто глядел сквозь женщин, сохраняя отсутствующее выражение изнуренного воздержанием лица, и все ж таки в добросовестном неведении этом чудилось нечто чрезмерное, казалось уже, что старец не просто не замечает женщин, но сейчас рассеянно засвистит, как оставшийся в полном одиночестве человек. Затерянный в спутанной бороде и усах бесцветный рот его сложился приоткрытой для свиста щелью. Трудно было, во всяком случае, ожидать от старца членораздельной речи.
Так это чувствовала Золотинка. Может быть, потому как раз, что в животе у нее болезненно урчало от яблок, винограда, персиков и прочей зелени, которую она сколько дней уже разнообразила только печенными без соли пескарями, а на рогожке у столпника напрасно черствели пироги.
Хлебное изобилие перед глазами возбуждало мысль. Для успеха затеи, которая вызревала у Золотинки, нужно было, по видимости, дождаться, пока женщины удалятся к своим кострам. За приторными ухватками городских кумушек угадывался вздорный, непостоянный нрав и потому, имея время для размышлений, Золотинка решила с бабьем не связываться. Эти растерзают прежде, чем сообразят, куда Золотинка клонит.
Низкое солнце опустилось за лес, и в воздухе посвежело. Казалось, высокомерие и гордость покинули старца, стоило женщинам оставить его в покое. Он уронил руки, четки слоновой кости выскользнули на траву рядом с грязными худыми ступнями. Столпник тупо уставился под ноги, словно бы тщился постичь значение случившегося и запнулся перед этой непосильной задачей.
Оглянувшись по сторонам, Золотинка присела к рогожке, на которой громоздилась изобильная снедь, и решительно разломила пирог — оказалось с рыбой. Она вздохнула.
Старец покосился на растрепанного мальчишку и некоторое время с преувеличенным вниманием следил, как он без жалости и разбора лопает беспризорные припасы. Потом тоже вздохнул и, придерживаясь за сухую ветку валежины, с усилием наклонился поднять четки.
Золотинка
— Это что же паршивец делает, а?! — в каком-то приподнятом негодовании вскричал тощий язвительного нрава мужичок. Язвительный нрав его выдавал себя не только жалом торчащей вперед бородой, но и ядовитыми переливами голоса. — Что же это он жрет-то? Да кто ж позволил? Ах ты, щенок!
Щенок, то есть Золотинка, как это и положено одичавшему от голода мальчишке, принялась запихиваться мясом и хлебом, торопясь набить рот, прежде чем отнимут. Она давилась, но тот же язвительный мужичок с острой бородкой спас ее от удушья: схватил крючковатыми пальцами за ухо и вздернул на ноги, заставив поперхнуться, вытаращить глаза и, в общем, задышать.
— Дедушка разрешил! Сам сказал! — принялась канючить Золотинка, когда убедилась, что переполох получился порядочный: у костров оборачиваются, а кое-кто поднялся глянуть, кого ж это там поймали и что с ним сделают.
— Сам сказал? — усомнился мужичок, несколько, однако, притихнув. — Что сказал? Врешь ведь, сукин сын!
— Ешь, говорит, мне не лезет! — верещала Золотинка на весь табор.
— Кто сказал?
— Дедушка праведник.
Пальцы разжались окончательно. Любопытствующий народ с сомнением поглядывал и на старца. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть в его скорбном лике некое беспокойство.
— Какой дедушка? Этот дедушка? — ненужно переспросил мужичок с язвительной бородкой, он уж смирился.
— Гляди-ка, а ведь три дня молчал! — с осуждением как будто заметил основательный мужчина из мещан, широкая борода его привольно покрывала грудь.
— Ешь, говорит, мне уж не лезет! — угодливым голоском поспешила вставить еще Золотинка.
Темный лик столпника исказился, живая мука, мука обманутого тщеславия побуждала его разомкнуть спекшиеся угрюмым молчанием губы…
— Прорвало! — послышался легкомысленный возглас, и действительно прорвало:
— Побойся бога, отрок! — изрек столпник, указывая грязным перстом на Золотинку.
Пересохший голос его словно с неба грянул. И сразу грозная тишина сгустилась вокруг мальчишки.
— Он сам мне сказал, сам! — бледнея от храбрости, соврал мальчишка.
Тотчас очутился он в железных лапах Язвительной Бороды и завопил благим матом, немногим только опередив крепкую затрещину по лбу. Мужичок перевернул мальчишку набок и принялся охаживать его как пришлось.
— Ну-ка, вздуй его! Поучи его хорошенько! — сердечно поощряли усердие Язвительной Бороды зрители.
— А ему не надо! Не надо ему ничего! Не надо! — Бессмысленные вопли мальчишки не принимались во внимание.
Но ведь не для того Золотинка подвергла себя поношению, чтобы нахватать оплеух и колотушек без всякой пользы для дела! Она вывернулась ужом, зверски цапнула зубами жесткую руку мужичка и, когда тот ахнул, вырвалась бежать — с таким расчетом, понятно, чтобы вовремя остановиться. И это ей удалось сразу же — с двух шагов! — бухнула головой в живот жирного дядьки, полагая, что этот все выдержит — но не тут-то было! Толстобрюхий не держал удар, охнул и полетел наземь, открывая путь к бегству.
Да куда ж ей было бежать? Перескочив опрокинутое тело — трудно было все же удержать естественный порыв к воле! — Золотинка заставила себя споткнуться, чтобы неповоротливые мужики успели ее, черт побери! наконец поймать.