Поговори со мной

Алексеев Артём

Все изменилось. Тоже бывает. Сначала ты украдкой наблюдала, набрав полные легкие воздуха, чтоб не дышать подольше и не спугнуть. Так под прозрачным куполом появился первый росток. Ты говорила с ним шепотом, неуверенно, придирчиво, с вызовом. А он рос, несмотря ни на что, превращаясь в прекрасный цветок.

Ты никогда особо не верила в любовь. Но с самого детства знала, что встретишь его. Того самого принца, чей образ будешь хранить и не позволишь внести даже мелкие правки. Ведь ты так упряма…

– 11-

Прощания всегда пахли осенью. Не золотой, раскрашенной всевозможными цветами в солнечный день,

когда каждое мгновение еще наполнено летним теплом. А той, с осточертевшим дождем, не прекращающимся ни на минуту, сбивающим с деревьев последние листья, которые заполняют все пространство вокруг, чавкают под ногами и медленно гниют.

Опустевший перрон. Затихающий в ушах перестук колес. Удаляющийся силуэт поезда, отнявший что-то важное. Дорогое…

Я никогда не умел прощаться. Уходил в свой собственный мир, погружался на самое дно, отгораживаясь от окружающей толщи воды. Пытался скрыть раздражение, за которым прятался страх. Бессилие, безысходность. Ведь в скором времени разверзнется пропасть, и та нить, соединяющая двух людей, в момент натянется струной. И какова вероятность, что со временем она не оборвется вовсе?

Но, знаете, всё может быть иначе. С возрастом, опытом. Дождливая осень сменяется меланхоличным межсезоньем. Перрон по-прежнему пуст, а взгляд, как и раньше, направлен за линию горизонта. Руки в карманах, в ушах наушники от плеера, в котором играет любимая музыка. Поезд унес что-то ценное. Не более того…

Я больше не переживаю, не выкручиваю руки, не просиживаю на диване, уставившись в одну точку. Прощания стали похожи на старые, заношенные вещи, которые с годами сильно протерлись и порвались. Просто порвались. Без какого-либо тайного смысла. Теперь стало проще нести чемодан, который помог собрать, за час до расставания; пить не спеша чашку горячего кофе, твердо держа ее в руке, за пять минут до намеченного времени; говорить простое «Пока…», подразумевая все оттенки данного слова, всю цветовую палитру, от жизнерадостного желтого «Скоро спишемся» до отвратительно-мрачного, черного «Не звони никогда!», за мгновение до… Стало легче смотреть в глаза и улыбаться.

Люди уходят. На время или навсегда. И причин для этого миллион. Но если главная из них – я, тогда это самое верное решение из всех. Потому что никакие обещания, никакие слова не сломают окостеневший за долгие годы скелет, не превратят на мгновение в пластилин, чтобы сгладить острые углы.

Прощания все еще пахнут осенью. И звучат голосом Sade, под который я закрываю глаза и думаю о будущем…

– 12-

Мне всегда казалось, что армия насквозь пропитана романтикой. Только представь: перед тобой бескрайнее северное море, в котором дрейфуют льдины, чайки кружат над водой, время от времени ныряя за рыбой, ветер мощными порывами бьет в грудь, проверяя на крепость, а ты стоишь неподвижно на палубе огромного авианосца и смотришь, как взлетают самолеты. Почему-то, поступив на военно-морской факультет в училище, я думал, что моя жизнь именно так и сложится.

Но настоящая жизнь другая. Она далека от совершенства, от тех придуманных красивых картин, которые в детстве вечерами рисовал в голове. Не без определенного шарма, конечно, но с неким извращенным подтекстом. Будто бы художник, взявшийся писать портрет прекрасного юноши, сидевшего напротив, увидел в глазах пустоту и показал ее сквозь изъеденную язвами тонкую кожу. Безразличный к искусству случайный

зритель, мельком взглянувший на работу, мог бы подумать, что на щеках молодого человека следы сажи, оставленные после чистки камина. Только при близком рассмотрении замысел творца обретал четкие линии, будоражил сознание, откровенно пугал…

С первых минут я погрузился во тьму. В непроглядный мрак, полный острых предметов вокруг. Каждый шаг сопровождался ударом, оставлявшим на коже ссадину. Каждый вдох был пропитан страхом, липким пОтом покрывшим тело. Каждый стук сердца гремел в тишине, выдавая в тебе человека. Выживали только слепые, впустившие в себя пустоту, принявшие ее.

Армия далека от романтики. Ощетинившаяся штык-ножами, с автоматом наперевес, обутая в тяжелые кирзовые сапоги, она издевалась, извращалась, ломала хрупкие души. Перешагивала, шла дальше, оставляя за спиной безвозвратно потерянные судьбы.

Моя мечта не сбылась. Я так и не вышел на корабле в море, не оказался лицом к лицу с необузданной стихией, внезапно обрушившейся ночью штормом, не видел простиравшуюся до самого горизонта зеркальную поверхность воды, в которой тонули облака. Зато мне удалось, надеюсь, сохранить частичку себя, спрятав однажды у самого сердца. Остался человеком, свободным от предрассудков, лишенным животной злости, способным слушать и слышать других. И я не один. Нас таких много, сумевших сохранить романтику даже в таких условиях.

– 13-

За окном кромешная темнота. Не видно ни зги, как сказали бы местные жители, если бы были рядом. Но их нет. Никого. Последний дом, в окне которого теплился одинокий огонек от свечи, остался в нескольких километрах позади. Вокруг теперь лишь бескрайние поля, занесенные до самого горизонта глубоким снегом, и покосившиеся от времени и забвения деревянные лачуги, с разбитыми окнами, выпотрошенным нутром.

На всем пути по этой белой бесконечности разбросаны остановки, от которых в разные стороны расходятся протоптанные тропинки. При свете дня таинство ночи растворяется, в загадочности бытия проступают простые закономерности. Даже здесь, в этой глуши, есть жизнь. Где-то вдали, над верхушками деревьев, вьется едва заметный серый дым.

Там ведь люди. Из плоти и крови. Как мы. Но кажется, что между нами миллионы световых лет и не одна цивилизация.

Когда-то очень давно, передвигаясь из одного закрытого гарнизона в другой, я наблюдал, словно под микроскопом, как расщепляются на миллион потерянные мечты. Как гаснет свет в глазах, с шипением, словно зажженный фитиль той самой последней свечи у окна от прикосновения мокрых пальцев. Как наступает ночь, глубокая, ядовито-черная, выжигающая душу до основания. И все потому, что вокруг – вечная мерзлота и лысые сопки.

Я вспоминаю бледность затопленных безнадежностью взглядов прохожих в те минуты, когда хочется упасть на колени, зарыться лицом в землю, втянуть носом сухость обреченности. У них не было выбора. Не было же, ведь так? Только граненый стакан и растекающееся по раскрасневшимся щекам горькими слезами несостоявшееся будущее. Но у меня все иначе! Совсем другая жизнь в ином месте с кучей возможностей. Но не вру ли себе? Что было бы, окажись я там? Смог бы преодолеть силу местного притяжения?

И знаете что? У меня бы все получилось. Ведь любой может стать кем угодно, нужно лишь быть сильным в определенный момент. В момент решений, тех самых толчков, которые ведут нас к далекому горизонту…