Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»

Першанин Владимир Николаевич

– Так, – согласился Журавлев. – За пулеметом и всем остальным хозяйством я старшину пришлю.

– И не меньше трех сопровождающих с оружием.

– Новые порядки? Раньше хватало одного. Ладно, дам, сколько положено. К вам ехать – целый день терять.

– Зато вооружитесь до зубов.

Когда возвращались на заставу, остановились по дороге перекусить. Сказочные места в Закарпатье. Густая зелень, мелкие речки, сосновый лес, на горизонте горы. Выпили по кружке – второй густого красного вина, с аппетитом набросились на домашнюю колбасу с пшеничным хлебом и мелкими

пупырчатыми огурцами.

Ездовой, из старослужащих пограничников, тоже выпив кружку, деликатно удалился с ведром в руке, чтобы напоить коня и не мешать командиру с политруком поговорить наедине.

– В курортных местах служим, – порозовев от вина, сказал Зелинский. – Век бы здесь жил. Один воздух чего стоит! Чистейший, не то что в Ленинграде.

– Чего же тогда жену поторопился отправить? – поддел его Журавлев.

– А то ты не догадываешься! Беременность три месяца. Да и не это главное. Случись что…

– Случись… а сам талдычишь как попугай, все в порядке, все спокойно. Вон, целую повозку патронов и гранат получаем. Беженцев не сосчитать. А мне свою жену отправлять нельзя. Никто не разрешит, панику, мол, разводишь.

– У тебя Вера русская. Чего спрашиваешь? Знаешь ведь, как немцы к евреям относятся. Да и бандеровцы не лучше.

– Ладно, выпьем еще по кружке и поедем.

Когда дорога спустилась в лощину, окруженную густым лесом, все трое невольно насторожились. Ездовой придвинул поближе карабин, а Журавлев с Зелинским внимательно оглядывались по сторонам. Место называлось Лисий овраг, хотя правильнее его можно бы назвать «волчьим». Слишком мрачное место.

Дорога сузилась до трех метров. Кое-где над ней сплетались ветки деревьев, плотными островками росли кусты. Вскоре лес расступился, но нехорошие предчувствия не обманули Журавлева. Перед бревенчатым мостом через быструю горную речку увидели оборванные провода, свисающие с телеграфного столба. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что это не случайность, столб был густо намазан дегтем, а часть проводов срезали и унесли.

– Тьфу, черт! – сплюнул Журавлев.

Настроение у него окончательно испортилось. Вот тебе и курорт на границе! Связь, как по расписанию, раза два в неделю обрывают.

– А ведь это после нас срезали, – ощупывая пистолетную кобуру, заметил политрук. – Может, тебя и меня подстерегали? Одним разом заставу обезглавить.

– Вот мы им нужны! Пришлют других командиров. Не станут они со стрельбой связываться. Знают, что тут же комендантскую роту пришлют, все прочешут, подозрительных похватают. Бандеровцам лишний шум пока не нужен.

– Пока, – язвительно повторил Зелинский. – А числа двадцатого в самый раз будет.

– Не трать нервы. Автоматы в следующий раз возьмем.

– Вот они в этой глухомани помогут!

* * *

Николай Мальцев вместе со своим старым товарищем по службе Щербаковым Андреем шли в небольшой хуторок, расположенный в двух километрах от заставы. Журавлев хоть и вернулся вчера с совещания не в духе, но Николая и Андрея в увольнение отпустил.

– Смотрите, осторожнее там. Провода опять порезали.

И чтобы до темноты вернулись. Если на патруль наткнетесь, объясните, что идете поговорить с местными активистами. Пропуска не забудьте!

Оба сержанта – ребята надежные, служат давно. У Николая подруга в хуторе. Не отпустишь раз да другой, самовольно может уйти.

Мальцев родом из Быковских Хуторов, поселка в ста километрах от Сталинграда. Закончил восемь классов, девятый не успел. Умер отец, пришлось идти работать. Детей в семье пятеро, сестра Катя учительница в начальной школе, остальные трое – малышня. Мать работает в колхозе почти даром, за палочки – трудодни. И никуда не уйдешь, иначе приусадебного участка лишат.

Николай сумел попасть в рыболовецкую бригаду, там хоть какие-то деньги платят и рыбы разрешают понемногу брать. Получалось, что Волга всю семью кормила. Да еще огород в три десятины, где худо-бедно растет на жаре картошка, огромные тыквы, помидоры, баклажаны.

На Волге добывали рыбу наплавными сетями на тяжелых деревянных баркасах. Ребята в бригаде подобрались дружные, да и сама обстановка свободнее, чем в колхозе, где гоняют то на прополку, то овец пасти. Председатель колхоза – полновластный хозяин, с небес на простой народ смотрит. Попробуй заикнись насчет платы. Перед бригадирами или счетоводом не успеваешь шапку ломать, не дай бог в немилость попадешь. Изведут дармовыми наря дами.

Николай этого сумел избежать. За три года научился не только рыбацким премудростям, но и разбираться в старом двигателе, который стоял на одном из баркасов, остальные – весельные. А когда понадобился шофер на полуторку, отвозить рыбу на приемный пункт, научился и водительскому делу.

Осенью тридцать девятого года призвали в пограничные войска. Сначала проходил шестимесячную учебу под Брестом. Там познакомился с Андреем Щербаковым. Отслужили в Белоруссии, а затем обоих перевели к новой границе на Западную Украину. Далеко от дома, трое суток поезд идет.

Андрей почти земляк, из-под Саратова. Оба жили в степи, а сейчас попали в чужой лесной край. За год привыкли, обжились, хотя многое казалось чужим и даже враждебным.

Несмотря на все потуги политработников представить действия Советского Союза как великий освободительный поход, местные жители смотрели на новую власть настороженно. Раздел части помещичьих земель в пользу крестьян вызвал некоторое оживление. Но не все рисковали начинать обработку земли, постоянно возникал вопрос о колхозах.

Коллективизации боялись, как огня, и даже призывы о создании кооперативов порождали открытую враждебность. Слухи о советских колхозах дошли сюда давно, и местные крестьяне хорошего ничего от них не ждали. Ребята на заставе, призванные из городов, удивлялись:

– И что они колхозов боятся? Неплохо ведь там живется, правда, Николай?

Мальцев, Щербаков, остальные сельские парни предпочитали помалкивать. Все же пограничные войска относились к НКВД. Лишние разговоры быстро пресекали. А начнешь рассказывать, что в колхозах практически задарма работают, обвинят в антисоветской пропаганде.