Похищение Елены

Багдерина Светлана Анатольевна

Прямо на него неслось дерево.

Вообще-то царевич читал, что есть такая фигура речи с непонятным, не запоминающимся настоящему витязю Лукоморья филологическим названием и что так говорят, когда кто-то на большой скорости приближается к какому-либо предмету.

Но в его случае это явление было буквально и реально, как падающий кирпич.

Размахивая двумя боковыми ветками, как руками, дерево со всех корней летело вперед, не разбирая дороги, и гнусаво вопило:

— Не догонишь, не догонишь!.. Бе-бе-бе-бе-бе-бе-бе!..

За

ним, как удалось разглядеть царевичу прежде, чем оно сбило его с… с… (Тут Иванушка решил, что с его анатомией надо было еще разбираться и разбираться, и удержался от скоропалительных, но устаревших выводов.) Короче, за первым деревом, которое сбило его на землю, отчаянно всхлипывая, бежало второе, поменьше, и выкрикивало:

— Отдай! Это не твое! Отдай же! Отдай! Дурак!..

Маленькое дерево не сумело перепрыгнуть через Ивана, запуталось в его — ногах? корнях? отростках? — упало на траву рядом с ним и заревело.

Хулиган убежал.

Деревце осталось.

Оно лежало и горько плакало, как будто произошло что-то страшное, чего уже нельзя было исправить, и вот-вот должен был наступить конец света не только у них, но и во всех мириадах окружающих их миров.

Короче, оно плакало самозабвенно и взахлеб, как плачут все несправедливо обиженные маленькие дети.

Хотя обижать маленьких детей вообще несправедливо.

Поэтому, превозмогая ощущение, что все его — пять?.. шесть?.. три?.. десять?.. — чувств находятся и работают одновременно, но в разных мирах и измерениях, Иванушка подобрался, не вставая, к девчушке и попытался погладить правой боковой веткой ее по листьям кроны.

Для себя он почему-то решил, что больше всего это деревце похоже на рябинку.

Не то чтобы он мог отличить рябину от клена, но просто ему так показалось.

— Не плачь, девочка. Не плачь. Кто тебя обидел?

— Он… отобрал… Это мамино…

— Что он отобрал?

— Ожерелье… отобра-а-а-а-ал!..

— А он кто?

— Бра-а-а-а-ат… Дура-а-а-к… А-а-а-а-а-а-а!..

— Да он отдаст. Не расстраивайся ты так.

— Не от-да-а-а-а-аст…

— Побегает — и отдаст.

— Не-э-э-эт… Он вре-э-эд-ный. Мама ругаться бу-у-у-у-дет. — И снова в слезы.

Перед детским ревом Иван был бессилен.

Он почувствовал, что еще минута — и он пойдет и бросится в фонтан не для того, чтобы переместиться в другой мир, а просто для того, чтобы утопиться и не слышать его больше.

И тут его посетила идея, простая и незатейливая, за которую кто-нибудь вряд ли когда-нибудь получит Нобелевскую премию, а следовало бы.

— А хочешь, я расскажу тебе сказку?

Рев мгновенно прекратился.

Взлохмаченная маленькая крона кивнула, и под ней из складок коры вырисовались и проявились большие влажные зеленые глаза.

— А какую? — осторожно спросила древесная девочка, вытирая веткой деревянный нос. — Только интересную. И я все сказки уже знаю. И если ты будешь рассказывать какую-нибудь старую или скучную, я опять зареву, —

честно предупредила она.

— Такую ты еще не знаешь, — заверил ее царевич, приобнял одной веткой и начал: — Э-э-э… Так вот, значит… Кхм…

— Ты ее забыл! — обвиняюще повернулась к нему лицом Рябинка.

— Нет, что ты! Я ее прекрасно помню.

«Вот только не знаю, какие сказки у вас тут сказки», — мысленно добавил он.

Но времени на размышление не оставалось — девочка уже снова закрыла глазищи, сморщила нос и набрала полный ствол воздуха.

— Ну значит, слушай. Посадил дед… Дуб… Репку. Выросла Репка большая-пребольшая. Стал Дуб Репку из земли тащить…

— Зачем?

— Н-ну… Чтобы она на поверхности жила. Как они…

— А-а…

— Вот. Тянет-потянет, а вытянуть не может. Позвал Дуб Липу. Липа — за дуб, дуб — за Репку, тянут-потянут, вытянуть не могут. Позвала Липа… Малину. Малина — за Липу, Липаза Дуба…

Рябинка с интересом дослушала до того места, когда при решающем усилии Крапивы Репка все-таки увидела белый свет, но, когда Иванушка сделал попытку произнести: «Тут и сказке конец», нижняя губа снова многообещающе оттопырилась.

— А дальше?

— Дальше?..

— Да, дальше. Что было дальше?

Иван задумался.

А в самом деле, что же могло быть дальше?

— А дальше Дуб вымыл Репку и положил на… на… на камушек… сушиться. Полежала-полежала на камушке Репка, да надоело ей. Соскочила она на землю и покатилась. Катится она этак по дороге, катится, а навстречу ей… навстречу ей… — Иван панически оглянулся по сторонам и увидел бабочку. — …А навстречу ей — Бабочка. И говорит: «Репка-Репка, я тебя съем!» А она ей: «Не ешь меня, Бабулечка, я тебе песенку спою». И запела: «Я ядрена Репка, уродилась крепкой, полежала, посушилась и по лесу покатилась. Я от Дуба ушла, и от Липы ушла, и от Малины ушла, и от Шиповника ушла…» — покатилось вместе с шаловливой Репкой повествование Иванушки по более-менее знакомой колее.

Рябинка слушала, восхищенно раскрыв рот.

Последним, как самый опасный противник Репок, был извлечен на свет…

— …Червяк. И только раскрыла Репка рот, как он — а-ам! — и проглотил ее…

— А-а-а-а-а-а-а!!!..

Иванушка даже подскочил.

— Ты чего? Ты чего ревешь опять?

— Ре-э-эпку жа-а-а-алко-о, а-а-а-а-а!!!..

Сердце царевича, непривычное к такому количеству детей и слез, не выдержало, екнуло, пропустило удар и призналось, что Реп… то есть Колобка всегда было жалко и ему. И каждый раз при чтении этой сказки оно упорно надеялось, что уж на этот-то раз конец точно будет счастливым и подлая Лисица понесет наказание за свое коварство или по меньшей мере останется без обеда. И вот теперь Иванушке представился уникальный шанс восстановить попранную безжалостными авторами сказки справедливость, и он понимал, что если не воспользоваться им сейчас, то сотни поколений детей всех галактик ему этого никогда не простят.