Похищение Луны

Гамсахурдиа Константин Семенович

Джокиа вприпрыжку следовал за лошадью, бежавшей иноходью.

— Шагом езжайте, шагом, а то им не поспеть за нами, — кричит он мне и бежит с развевающимися на ветру огненными волосами.

— Кому «им»? — спрашиваю я.

— Ведь я вам говорил, что нашел для вас трех попутчиков. Трех лошадей дал им, а четвертую, самую лучшую, оставил для вас.

— Да кто же они?

— Вот догонят, и увидите. А имен и фамилий их я и сам, право, не знаю.

«Впрочем, для меня это безразлично, — подумал я. — Ехать одному скучно. Не все ли

мне равно, в конце концов, кто они?»

И придержал лошадь.

Через реку Манагу строили новый мост. На противоположном берегу пыхтел трактор.

На опалубке стучали молотки рабочих.

Лошадь заартачилась. Огрев ее нагайкой, я въехал в воду.

— Какая глупость строить здесь мост! — говорит злорадно Джокиа. — Вот эта, сейчас высохшая, Маната весной вздуется, как Ингур, и в два счета снесет мост.

Так проехали мы еще несколько километров.

Я уже был уверен, что разговор о трех попутчиках — миф.

Но тогда почему этот проклятый Джокиа заставил меня просидеть целых три дня в Джвари?

— Где же твои всадники, а, Джокиа? — кричу я ему.

— Клянусь прахом матери, — начал Джокиа и, рысцой нагнав моего коня, продолжал, понизив голос: — Дело в том, что… Я знаю, кто вы, и уверен, что вы меня не выдадите. Недавно с моим кумом Кац Звамбая стряслась беда: сын его убил Ломкаца Тарба.

В праздник малануров дом Звамбая навестил его воспитанник Эмхвари, и в ту же ночь Тарба напали на них. Были убиты еще два брата Тарба. В схватке участвовали Кац с сыном Арзаканом и Эмхвари.

Теперь я должен всех троих переправить в Сванетию, Тарба — могущественная семья, они изведут Звамбая. Вы же знаете абхазцев: ни одной капли крови не оставят без возмездия. Когда Тарба были в кровной вражде Малазониа, то они ухитрились в Москве укокошить одного из них.

— Но почему же они не поехали с нами от самого Джвари?

— Я долго их уговаривал. Молодые-то вас знают, но Кац Звамбая не захотел. Кац — старый абрек и чересчур осторожен. «В дороге, говорит, догоним…»

Я попросил Джокиа укоротить мне стремена. Мы остановились. Только кончил он возиться со стременами, как на недавно проложенной шоссейной дороге показались трое верховых.

Впереди скакал старик, голова его была повязана башлыком. Двое молодых гнали взмыленных коней, но опередить старика не хотели.

Когда они приблизились, я заметил, что молодые обросли густой бородой.

На них были старые, поношенные чохи, очевидно, с чужого плеча. Головы повязаны башлыками. Сапоги до колен покрыты грязью; полы одежды облеплены репейником.

Их добрые сванские кони неслись во весь опор, тяжело дыша. Меня тоже подмывало пустить коня карьером по этой новой дороге, но здесь было опасно ехать даже рысью.

Обломки взорванных динамитом скал валялись вдоль шоссе, по которому, пыхтя, двигались почерневшие роллеры.

Грохот взрывов сливался с ревом Ингура. Если на такой дороге лошадь испугается и понесет, —

тогда прощай жизнь!

Старик, точно не замечая меня, проехал вперед, прикрикнул на молодых, чтобы они не держались края. Он казался озабоченным.

Так, в молчанье, продвигались мы некоторое время. Джокиа, запыхавшись, едва поспевал за вами, порой спускался по тропинкам и шел напрямик, оставляя нас далеко позади себя, потом мы снова настигали его, и он опять плелся за нами понуро, словно усталая дворняжка.

У поворота дороги около сотни рабочих возились со свалившейся сверху каменной глыбой, стараясь столкнуть ее в Иигур.

Остановив здесь коня, Кац Звамбая нагайкой подал нам знак спешиться. Осколки сорвавшейся глыбы разнесли деревянный мостик, и нам ничего не оставалось, как переправиться через Ингур верхами.

Насколько спокоен Ингур в Мегрелии, где его волны свободно катятся к морю, настолько же буен он в Сванетии, стесненный в своем узком, извилистом ложе.

Какой чудовищной силой должна обладать эта река, сумевшая пробить гранитную породу на глубине в несколько километров и все еще кидающаяся на разбитые ею твердыни!

Не раз приходилась мне переправляться верхом через наши реки, но взглянув на Ингур, я остолбенел.

Я и Арзакан были против того, чтобы переправляться верхом. Производитель работ тоже советовал нам переждать, говоря, что за три дня мост будет восстановлен, а до тех пор предлагал нам отдохнуть в бараке для рабочих.

Вначале и Кац Звамбая был не прочь подождать, но его раззадорил Джокиа, уверявший, что тут даже баба не испугается переправы. Заладил: «Опозоримся на весь мир!»

Кац перешел на его сторону и уже не слушал наших увещеваний. «Молодо-зелено, что вы понимаете в этом!» — таков был смысл его слов.

Тараш Эмхвари присоединился к решению Кац Звамбая.

По абхазскому обычаю, в пути впереди всадников едет старший, при переправе же через реку молодежь должна выказать свою удаль.

Дело обернулось уже вопросом чести и мужского достоинства. Поэтому Арзакан, спешившись, стал медленно спускаться по тропинке, ведя лошадь на поводу.

Долгий час спускались мы таким порядком. Приблизившись к берегу, Арзакан снова вскочил в седло и вытянул лошадь плетью. Дважды кидал он коня к скалистому обрыву, дважды отступал, и наконец оба исчезли во вспененных водах Ингура.

Затем в нескольких метрах показалась голова всадника. Кац Звамбая стоял на берегу. Сложив руки рупором у рта, он кричал Арзакану, чтобы тот держался по течению реки.

За Арзаканом вошел в воду Эмхвари. Кац Звамбая подсадил Джокиа на круп своей лошади и подал мне знак.

Я взмахнул нагайкой. Мурашки побежали у меня по телу, когда я бросил коня в Ингур.

Ледяная пучина сразу поглотила меня. Но конь был опытный, и я, оглушенный, мокрый до нитки, всплыл над водой.

Ничего подобного не приходилось мне переживать в жизни.