Похищение Луны
Шрифт:
Зазеленели и зугдидские чинары. Верхушки их уже зашумели сверкающей листвой, а молодые побеги, чудовищно набухшие, только ждут живительных дождей и горячей ласки апрельского солнца, чтобы пойти в рост.
Раскинув шатер своих ветвей, чинары трепещут от нежных прикосновений ветерка.
Тамар жадно вбирала в себя запах молодой зелени и перегнивших осенних листьев. От этого запаха, от близости Тараша у нее слегка кружилась голова. Ее увлекали рассказы Тараша — скорее его манера говорить, чем смысл повествования.
Тараш рассказывал, как
— Северяне всегда встречают весну восторженно, как будто никогда не видели солнца, как будто им впервые приходится переживать весну.
Тамар ускоряла шаги. Из вежливости она делала вид, что слушает, на самом же деле смысл сказанного не доходил до ее сознания.
По обеим сторонам аллеи сидели женщины в лечаках [10] и старики в башлыках, еще не скинувшие бурок, несмотря на теплынь. С нескрываемым любопытством они разглядывали молодых людей, и эти взгляды сковывали девушку.
10
Л е ч а к и — женский национальный головной убор.
Проспект кишел народом. Все спешили к полям Джугеджиани. Ведь герулафа должна состояться сегодня вечером.
Мегрельцы называют герулафой пробные скачки, устраиваемые накануне настоящих. После двухнедельной тренировки всадники в канун больших скачек выезжают на ристалище, джигитуют, играют в «схапи», испытывают своих скакунов.
Пройдя аллею, Тамар и Тараш вышли на проспект. Назойливо-любопытных взглядов стало еще больше. Тараш сначала не обращал на них внимания, но в конце концов смущение Тамар передалось и ему… (Ведь застенчивость так же заразительна, как страх и голод).
— Поразительно, как бесцеремонно глазеют у нас на прохожих! — заметила Тамар. — Наверное, нигде так пристально не разглядывают незнакомцев.
— У французов есть поговорка: «Обуздайте ваши глаза», — сказал Тараш. — Иногда взгляд так же неуместен, как вмешательство в разговор незнакомых людей. Возможно, это происходит оттого, что большая часть населения наших городов — сельчане, недавно приехавшие из деревень. В Лондоне вы можете облечься в римскую тогу, обернуть голову чалмой, и никто не обратит на вас внимания. Назойливый взгляд, копающийся в душе, всегда возмущает меня.
Оба замолчали.
Тамар ускорила шаги. Без всякой причины ей вдруг вспомнилась Дзабули.
«Куда она могла деться? Сама ведь просила зайти, обещала подождать. Но дома ее не оказалось, и даже записки не оставила».
Тамар взглянула в сторону Тарaшa. Он смотрел на нее, стараясь угадать ее мысли.
И вдруг… (С кем это не случалось?) Увидишь кого-нибудь во сне, и только выйдешь утром на улицу, как он идет тебе навстречу. Или мелькнет мысль о ком-нибудь из знакомых, — смотришь, он тут как тут перед тобой.)
Так и сегодня: только подумала Тамар о Дзабули,
По проспекту шла группа девушек. Дзабули отделилась от них и, подбежав к Тамар, схватила ее за руку.
Дзабули смеялась. Смех ее напоминал бульканье вина, льющегося из чинчили. [11]
Свежие природно яркие губы открывали слишком крупные, но красивые белые зубы. Матовые щеки заалели от радости неожиданной встречи.
Тараш поклонился ей с присущей ему вежливостью и стиснул ее полную руку в крепком пожатии.
11
Чинчили — узкогорлый глиняный сосуд, из которого пьют вино.
Дзабули обняла Тамар за талию.
Тамар вздохнула свободней, когда они пошли втроем. Ее уже не беспокоили взгляды прохожих — ни направленные в упор, ни косые, бросаемые исподлобья.
Тараш окинул взглядом обеих девушек, точно сравнивая их.
Тамар пленяла глаз изяществом и утонченностью. Линии же тела Дзабули были мягче. Смех удивительно красил ее, словно утренняя заря на безоблачном небе.
Когда же улыбалась Тамар, верхняя часть ее лица оставалась неподвижной; тихую грусть, таившуюся в густых ресницах, не мог развеять даже смех.
«Человека лучше всего характеризует его смех», — подумал Тараш.
И правда, услышав, как смеется Дзабули, всякий сказал бы: «Этот смех ничего не маскирует», — такая детская доброта звучала в нем.
— Как вы выросли! — сказал Тараш Эмхвари. — Я вас помню совсем маленькой…
Дзабули удивилась этому обращению на «вы». Но, не протестуя, спросила:
— А помните, Тараш, как вы меня называли в детстве?
— О, у вас было много имен. Дайте вспомнить…
Дзабули зарделась.
— Дзаброй… Диа… Сордией… и еще…
— Диа называл меня Арзакан.
— А Дзарбой?
Дзабули снова покраснела.
— А Дзаброй — вы!
Тараш рассмеялся.
Тамар улыбалась, чуть задетая сердечной встречей друзей детства.
— Почему Арзакан называл тебя Диа? — спросила она.
— Тараш так называл кормилицу. Когда мы в детстве играли, я изображала мать.
Тараш начал вспоминать, как он и Арзакан играли в грудных детей, а Дзабули была их матерью.
Украдкой он взглянул на грудь Дзабули. Тамар перехватила этот взгляд.
При имени Арзакана девушки приумолкли. Тамар в глубине души упрекала себя. С тех пор как приехал Тараш, она перестала думать об Арзакане. Вот уже два дня, как он в городе. Она знает, что юноша сторонится дедушки Тариэла и потому не решается прийти к ним в усадьбу днем. И все же она ни разу не потрудилась выйти в город, чтобы повидать его…
Больше того. Она сознательно избегает встречи с Арзаканом и не прочь использовать своего отца как пугало. Раньше сварливость Тариэла раздражала ее. А теперь он — неплохое оружие в ее женской игре.