Похищение любви
Шрифт:
Полежав молча, он поднялся с кушетки, подошел к телевизору, отключил звук. На экране развивались события, люди ходили, уходили, размахивая руками, требовали, сидели на заседаниях, бегали друг за другом, один человек долго целился в другого из винтовки, – убитого показали крупным планом. В комнате была полнейшая тишина, лишь монотонно гудел под напряжением светящийся голубой экран. Володя, стоя у телевизора, смотрел на Зину, потом включил звук на полную мощность. Зина молчала. В стенку застучали соседи – квартира была коммунальная. Володя с сожалением сбавил звук, потом во второй раз отключил его и вернулся на кушетку.
– Володя… – наконец выговорила Зина, и с этим первым словом ей сделалось легче. Она прокашлялась. – Володя, – повторила она, – я решила рожать. Я твердо решила.
– Ну, наконец-то слышу живой голос! Ей-богу, соскучился уже… – Володя соскочил с кушетки. – Ты что, потому и не разговаривала, что забеременела? Вот так причина! В первый раз, что ли?
– Я буду рожать.
– Ну, нашла чем удивить! И рожай себе на здоровье. Я мешаю тебе, что ли?
– Не смейся надо мной.
– Не смеялся и не собираюсь! Ну, правда, нашла причину, чтобы целую неделю не разговаривать… Рожай себе, я не помешаю. Давай-ка лучше спать, бай-бай…
– Не помешаешь! Знаю, что уж если решусь, так не помешаешь. Только дочке отца законного нужно!
– Прямо-таки дочке? Ну, может, и дочке, а только насчет отца не знаю… Если одна надумала рожать, так и рожай, не спрашивай про отца. А если про отца заговорила, так не мешало бы и с ним посоветоваться…
– Знаю я твои уловки. Рожать захотела? Ну и рожай, только, мол, не советую, а то могу вообще никогда не жениться. Рожай – не женюсь, не рожай – тоже не женюсь, и без того хорошо с бабой живется. Так, что ли?
– Ну, зачем так глубоко? Я ведь, в общем-то, не против детей, только надо бы сначала семью создать, так сказать, брак оформить. А то, если все начнут без мужей рожать, лихо получится.
– Лихо! А кто тебе мешает мужем стать? Я, может? Другой давно бы уж предложение сделал…
– Другой! Поищи другого-то… мужья теперь на дороге не валяются. Да и зачем же сразу предложение? Надо человека узнать вполне, проверить… Ты вон, например, не очень, оказывается, характером. Надо еще подумать, знаешь…
– Пугай, пугай! «Сразу предложение»! Три года с бабой спать – это ничего, а как предложение делать – «как это так сразу»? Хорошенькое сразу!.. Только вот что я скажу на этот раз: обязательно буду рожать. Женишься – не женишься, наплевать. Из тебя не выйдет человека, так, может, хоть дочь человеком вырастет.
– Ну что ж, давай рожай, давай… Я ведь не против, что ты! Это дело твое, личное! Не мне ведь с бельмом на миру жить…
Глава вторая
– Тебе выходить, – Алеша показал в окно. – Никитские ворота. – С работы Алеша с Ларисой всегда возвращались теперь вместе.
Лариса вздрогнула, взглянула на Алешу вопросительно туманным, отсутствующим взглядом:
– Мне?.. А ты?
– Я на Манежную. В шесть договорились – встречу Наташу.
– Ну да, понятно…
– Никитские ворота, – объявил шофер.
– Ну, пошла, – Лариса потерла лоб ладонью, нахмурилась, словно хотела что-то сказать, но забыла – что. Сдвинув пыжиковую шапку на затылок, улыбнулась. – Пока! – подала Алеше руку.
– Пока.
Глаза
Лариса вышла из автобуса; автобус вскоре был уже на Манежной площади. Алеша озорства ради выпрыгнул из него на ходу с задней площадки. Одевался он всегда легко, небрежно, по-студенчески. Ветер и холод тут же начали трепать его. Алеша постоял на одном месте, подумал, вспоминая, куда идти, и побежал к университету.
До звонка было еще полчаса, он сел в вестибюле на стул, начал ждать… Изредка мимо него проходили студенты. И он мечтал когда-то стать студентом. Дважды поступал, даже трижды, один раз еще до армии, но каждый раз проваливался на первом же экзамене – сочинении. Уж как только не наставляла его Наташа, в то время второкурсница, с которой он случайно познакомился в коридоре университета (тогда она была ассистенткой экзаменатора), что в сочинении главное – не делать ошибок и не писать заумно. Небольшое, простое, без всяких претензий сочинение. Алеша соглашался, но как только добирался до ручки и бумаги, не мог не написать того, что думал, – и получалось любопытно, конечно, но все это не имело никакого отношения к теме сочинения.
С провала на экзамене и началась его дружба с Наташей. Сколько было разговоров, встреч, клятв, ссор, странностей… Как мечтали – уже после свадьбы – жить друг для друга. Быть внимательными, добрыми, чуткими… Потом началась жизнь и серьезное узнавание друг друга. Что самое странное, так это неожиданное открытие Алеши: Наташа – истинное дитя своих родителей. Ибо что он узнал о ее родителях? О теще – что глупа, невежественна, деспотична, в то же время думает о себе как об умнице, добрейшей душе, – за все это Алеша возненавидел ее. О тесте – что добр, умен, правда, глуп в семейных делах, рабски подчинен жене, Лидии Константиновне, – за все это Алеша жалел, но и презирал Павла Петровича. Наташа любила своих родителей, это Алеша понимал. Но что считала их идеальными, этого он понять не мог.
«Ну, ты у нас зато идеальный!» – обычно говорила Наташа с издевкой в голосе.
Алешу всегда поражал этот ее злой и циничный тон. Иногда ему приходило в голову, что Наташа презирает его. Он был никто, это понятно, и презирала она его потому, вероятно, что он отваживался судить ее родителей, в то время как у тех по сравнению с ними было все – деньги, квартира, положение. А у него что?
«Правда. Молодость. Любовь», – отвечал он.
«Это есть у всех, – говорила она, усмехаясь, – у каждого в свое время – и любовь, и молодость. А правда? Что еще за правда? Какая правда?..»