Похищение
Шрифт:
– Да ничего. – Я смущенно откашливаюсь. – Послушайте, нам нужно кое-что обсудить.
Предъявить клиенту оправдывающие основания можно правильно и неправильно. Вы, в общем-то, объясняете ему, где находится эвакуационный выход, а потом добавляете: «Ну, если бы у вас была стремянка, чтобы долезть до него, то вы бы вышли на свободу», – и молитесь, чтобы у него в нагрудном кармане таки оказалась складная лестница. И пусть стремянка не поместится ни в одном нагрудном кармане, и пускай у него в жизни не было стремянки – главное, что он тут же отзывается: да, есть. Вам как адвокату нужно лишь намекнуть присяжным, что стремянка имеется;
Иногда клиент понимает, что вы затеяли, иногда – нет. В лучшем случае вы вызываете главного свидетеля, в худшем – просите соврать, чтобы у вас было хоть жалкое подобие защиты.
– Эндрю, – осторожно начинаю я, – я внимательно изучил выдвинутые вам обвинения, и мне кажется, что мы таки сможем провести линию защиты. Если в двух словах, то смысл таков: дома царила настолько ужасная обстановка, что у вас не оставалось иного выхода и вы вынуждены были насильно забрать Делию оттуда. Но есть одно «но». Чтобы мы смогли воплотить этот план в жизнь, вы должны будете доказать, что исчерпали все законные способы решения проблемы. – Я даю Эндрю время переварить новую информацию. – Делия сказала мне, что ваша бывшая жена была алкоголичкой. Возможно, это мешало ей должным образом исполнять материнские обязанности…
Эндрю нерешительно кивает.
– Возможно, вам казалось, что вы должны стать опекуном Делии из-за…
– А разве не…
Я поднимаю руку, не дав ему договорить.
– Вы звонили в полицию? Или в службу социального обеспечения? Вы пытались пересмотреть решение суда?
Эндрю ерзает на стуле.
– Я думал об этом, но понял, что лучше не надо.
Сердце у меня обрывается.
– Почему?
– Ты же видел мой «послужной список» у прокурора…
– Кстати, что это, черт возьми, такое?
Он пожимает плечами.
– Да ничего особенного. Глупая драка в баре. Но я тогда провел ночь в тюрьме. В те времена суд автоматически отдавал ребенка матери, даже если у отца была безупречная биография. А уж если у тебя были нелады с законом – прощайся со своей доченькой. – Он смотрит мне в глаза. – Я боялся, что если подам жалобу на Элизу, то они поднимут архивы и решат, что мне даже проведывать ее нельзя, не то что требовать опеки.
Оправдывающие основания можно подключить только тогда, когда у обвиняемого не оставалось возможности добиться своего законным путем. А Эндрю обрисовал совсем другую картину. Он даже не пытался прибегнуть к закону – сразу кинулся вершить собственную справедливость. Но я не говорю ему, что это признание рушит всю защиту; я лишь киваю. Первое правило адвокатуры гласит: ваш клиент всегда должен видеть свет в конце тоннеля. Клиент должен верить, что не все потеряно.
Если присмотреться, отношения между адвокатом и подзащитным во многом напоминают отношения между ребенком и спившимся родителем.
– Я пытался, честно, – продолжает Эндрю. – Я несколько месяцев терпел. Я даже отвез ее домой в тот день, когда мы уехали…
Я резко вскидываю голову. Это что-то новенькое.
– Что-что?!
– Бет забыла свое одеяльце, а она с ним вообще не расставалась. И я знал, что она не сможет быть счастлива без него. Поэтому мы вернулись. Ох и бардак же был в доме: гора немытой посуды в раковине, пустой холодильник, всюду валялась какая-то гниль…
– А где в это время была Элиза?
– В гостиной. Без чувств.
Я
Все мои воспоминания о матери пропахли алкоголем, даже самые светлые: когда она, к примеру, целовала меня на ночь или поправляла мне галстук перед выпускным вечером. Ее болезнь была ароматом – тем, который я ненавидел в детстве и который обожал, повзрослев. Если меня попросят назвать пять случайных эпизодов из детства, как минимум в трех из них будут присутствовать пьяные выходки моей мамы. Однажды, допустим, когда подошла ее очередь возглавить родительский комитет, целый отряд бойскаутов застал ее пляшущей в нижнем белье. На соревнованиях по велотреку она уснула. А когда ей хотелось наказать себя, затрещину получал я.
Эти воспоминания – как колонны, на которых я возвел свою жизнь. Но за ними прячутся другие, и выглядывают они только тогда, когда моя оборона слабеет. Тот туманный осенний день, когда мы сидели на корточках и наблюдали, как муравьи строят свой дом прямо на асфальте. Те песни с перевранными мелодиями, которыми она будила меня поутру. То летнее веселье, когда она громоздила на лужайке кучу мусорных мешков и включала шланг – это были наши самодельные водные горки. Стоило немного подкорректировать освещение – и ее взбалмошность оборачивалась спонтанностью. Нельзя возненавидеть человека, пока не поймешь, как его любить.
Но лучше ли иметь «временную» мать, чем жить без матери вовсе?
Эндрю прочел мои мысли.
– Ты же сам знаешь, каково это, Эрик. Если бы ты мог выбирать, то разве согласился бы жить в такой семье?
Нет. Я не согласился бы жить в семье вроде нашей. Но я в ней жил. И вырасти таким же, как мать, я не хотел, но вырос.
– И что вы сделали?
– Я забрал Делию, и мы уехали.
– Нет, до этого. Вы хотя бы убедились, что ваша бывшая жена в порядке? Вы кому-нибудь позвонили?
– Я больше не обязан был заботиться о ней.
– Почему? Потому что у вас на руках была бумажка, подтверждающая развод?
– Потому что я видел это уже тысячу раз. Ты вообще кого защищаешь, ее или меня? Господи, да ведь Делил очутилась в точно такой же ситуации, когда забеременела! Только на полу валялся ты.
– И все же она не сбежала, – замечаю я. – Она дождалась, пока я приду в себя. Так что даже не пытайтесь сравнивать свою ситуацию с нашей, Эндрю. Потому что Делия гораздо великодушнее, чем вы.
На лице Эндрю дергается мускул.
– Ага. Наверно, ее воспитал хороший человек.
Он встает, выходит из конференц-зала и жестом подзывает надсмотрщика, чтобы тот отвел его обратно в камеру. Там его, по крайней мере, никто ни в чем не будет обвинять.
Когда я возвращаюсь в «Хэмилтон, Хэмилтон», мне на мобильный звонит Делия.
– Ты не поверишь! – начинает она. – Мне только что позвонила эта прокурор, Эллен…
– Эмма.
– Да неважно! – По голосу я понимаю, что она улыбается. – Спросила, могу ли я с ней встретиться. Я ответила, что у меня в графике только один свободный день: между После-Дождичка-в-Четверг и Когда-Рак-на-Горе-Свистнет. А где ты сейчас?