Похищенные годы
Шрифт:
– Это нечестно. Я больше с тобой не играю. Ты жульничал, Томми Аткинс!
– Ты вонючка.
Она сильно ударила его по щеке.
Джордж совершенно забыл о своем желании спуститься вниз, он был в восторге от предоставленного ему развлечения.
Оставшиеся дети безмолвно наблюдали, как брошенная жестянка звякнула, упав на землю. Мальчишка протянул руку, но девочка опередила его. Развевающийся, как флаг, фартук, просвечивающиеся через колготки белые колени, двигающиеся вверх-вниз – она неслась по улице, выкрикивая на ходу оскорбления, а за ней
Джордж вспомнил о своем желании поиграть.
– Мам, можно мне пойти на улицу? К нему присоединилась Эммелин.
– Можно мне тоже, мамуль?
Люси, до того поглощенная разговором с Винни, крайне резко выразила свое неодобрение.
– Нет, нельзя. Ты не можешь играть со всяким отрепьем.
Летти, уязвленная предполагаемыми намеками Люси о том, что она старая дева, бросила на сестру язвительный взгляд.
– Когда-то ты играла с такими же оборванцами. Хотя, я предполагаю, иногда бывает полезно забыть о чем-нибудь.
Люси густо покраснела.
– Надеюсь, моя жизнь изменилась с тех пор. Я старалась стать лучше.
– Хорошо, когда есть возможность изменить свою жизнь к лучшему, – едко заметила Летти, – некоторым из нас повезло не так сильно.
– Никто не просил тебя оставаться с отцом.
Нет, действительно никто не просил. Просто подразумевалось само собой, что именно она останется здесь, лишенная возможности создать свою семью – ведь забота об отце отнимала слишком много времени. А что взамен? Восьмилетняя выскочка называет ее старой девой.
– У некоторых из нас не было выбора, – сказала она медленно, – кроме как стать незамужними тетками из чувства долга по отношению к другому человеку. А ты такая же эгоистка, как и он.
Она немедленно раскаялась в своих словах, заметив, как напрягся отец, зная, что ее слова задели его. Но Люси увидела в этой вспышке только оскорбленную гордость. Около ее губ появились морщины.
– Не понимаю, как ты можешь так говорить! Ты сто раз могла выйти замуж. Неудивительно, что он уехал и оставил тебя! Кому нужна женщина, которая ценит себя так низко, как ты.
– Он меня не оставил. Дэвид убит на войне.
Как она могла так спокойно говорить об этом? Неужели она уже ничего не чувствует? Нет, боль, пустота, ужасная горечь не исчезли, только на этот раз они были вызваны той бездумностью, с которой Люси наносила удары.
Отец набивал табак в трубку, не поднимая головы, не смотря на нее, лицо его было хмурым. Она увидела, как он поднял руку, шаря на каминной полке в поисках спичек.
– Около часов, пап.
Удивительно, что ей удавалось говорить как ни в чем не бывало. Больше всего Летти хотелось бросить эти спички ему в лицо и убежать из дома. Но она вела себя как разумная женщина. Правда, ей тотчас пришлось раскаяться в этом, так как отец взял спички и зажег трубку, сделав вид, что не слышал ее слов.
Винни, полуобняв Кристофера, встревоженно посматривала
– Осенью, – сказала Люси, – так быстро налетает холодный ветер. Становится весьма прохладно. Пап, я положу побольше угля, хорошо?
Само внимание, медовый голосок, и отец смотрит с такой гордостью, как никогда не смотрел на Летти. Как все это отвратительно!
Билли вернулся домой, и Летти заглянула к ним узнать, можно ли повидаться с ним.
Его мать как будто усохла, а выражение глаз отца, хотя он и смотрел куда-то за ее плечо, когда говорил с ней, заставило Летти бегом подняться наверх.
Увидев Билли, она схватилась рукой за горло. Одетый в пиджак и брюки, которые казались слишком большими, Билли сидел в кресле около огня – человек, в котором она едва могла узнать того, кто так весело отправился на призывной пункт три года назад.
– Ты выглядишь неплохо, – заметила она слишком бодро. – Я думала, будет хуже.
Внешне он был таким же стариком, как и отец, правда, волосы у того – седые, а у него – все еще светлые, хотя и потерявшие блеск. Старыми были глаза и рот, сжатый так, будто он потерял способность улыбаться. Газ, попавший в легкие, заострил черты лица, сделал их бесцветными. Дышал он хрипло, с присвистом.
– Выглядишь не так уж и плохо, – повторила она. Билли удалось улыбнуться.
– Жаль, что ты видишь меня не в лучшей моей форме, – сказал он со слабой усмешкой. Ему, видимо, не хватало сил говорить долго. Когда он кашлял, это был сухой, не приносящий облегчения кашель. – Надо было подождать несколько недель. Доктора говорят, что я поправлюсь. Несколько недель – и ты могла бы разглядеть во мне и что-то положительное. Могла бы даже потерять голову. Через несколько недель. Летти порывисто коснулась его плеча.
– Я уверена, что со временем тебе станет лучше. Глаза Билли скользнули по ее руке – по ее левой руке – вниз к пальцам. Она уже давным-давно сняла кольцо, подаренное Дэвидом, и убрала его в шкаф. Носить его казалось кощунством.
– Значит, ты тогда не вышла замуж? Летти быстро убрала руку за спину.
– Его призвали в армию. – Она надеялась, что не расплачется. – Он был убит.
Вот! Она сказала это без слез, спокойно глядя на Билли.
Он первым отвел глаза – когда-то ярко-голубые, а сейчас все в красных прожилках.
– Почти два года назад – в пятнадцатом. Губы Билли сложились в какое-то подобие улыбки.
– Значит, у меня есть шанс, хотя я вряд ли сейчас представляю хоть какую-нибудь ценность для девушек.
– Ох, Билли, не говори так! – воскликнула Летти, чувствуя, как по щекам потекли слезы.
Горькие слезы – о себе и сыне, для которого она стала тетей, о молодом человеке, превратившемся в старика, о другом человеке, чье тело лежало непогребенным на залитой солнцем равнине, о бессмысленности всего этого.