Похищенный. Катриона (илл. И. Ильинского)
Шрифт:
— Гм-гм. Ты, Дэвид, не отличаешься изобретательностью.
С этими словами Алан погрузился в раздумье, глядя на тлеющие угольки костра, и вскоре поднялся, притащил из рощи большую ветку, перерубил ее пополам, сделал из нее крест, связав посредине тряпицей, обжег его концы на углях, а затем со смущенным видом обратился ко мне.
— Не мог бы ты одолжить мне пуговицу, которую я тебе подарил? Конечно, нехорошо просить обратно подарок, но, признаюсь, неохота мне отрезать другую.
Я дал ему пуговицу. Он продел ее в узкую полоску материи, оторванной от плаща, которой была связана крестовина, прикрепил к ней две веточки — березовую и сосновую и с довольным видом
— Здесь неподалеку есть небольшое селение, Коалиснакоен. Там у меня много родни. На большинство людей я могу положиться, но некоторые ненадежны. Видишь ли, Дэви, за наши головы будут обещаны деньги. Если Джеймс вынужден объявить о нас, то уж о Кэмпбеллах и говорить нечего. Они отдадут все на свете, только бы навредить Стюартам. Кабы не это, я бы спустился в селение и доверил бы свою жизнь этим людям, как доверил бы кому другому перчатку.
— А что же теперь?
— Что теперь? Теперь мне лучше не показываться им на глаза. Негодяи везде есть, а уж люди слабые и подавно. Эти еще страшнее. Так что остается одно: как стемнеет, проберусь в селение и поставлю эту штуку на окно доброго моего родственника, аппинского испольщика, Джона Брека.
— Но позвольте, крест-то он, положим, увидит, но возьмет ли он в толк, что это значит?
— Что же, остается надеяться, что он будет посметливее тебя. В противном случае, боюсь, он мало чего разберет. Видишь ли, вот как я это все себе представляю. Этот крест отдаленно напоминает смоляной, то есть огненный крест, который служит сигналом сбора наших кланов. Однако Джон должен догадаться, что сейчас восставать не время, иначе был бы другой знак — не просто крест на окне. И тогда он сообразит: «Коль скоро клан восставать не будет, что-то непременно за этим кроется». И тут он заметит мою пуговицу, пуговицу Дункана Стюарта, и смекнет наконец: «Сын Дункана Стюарта укрывается где-то поблизости. Ему нужна моя помощь».
— Все это прекрасно. Положим, он догадается. Но как он поймет, где нас искать? Ведь здесь кругом заросли, до самого Форта.
— Какое верное наблюдение! — усмехнулся Алан.— Но тут Джон Брек обратит внимание на две ветки, березовую и сосновую, и сообразит, коли у него есть хоть капля сообразительности, что Алан укрывается в лесу, где березы растут вперемежку с соснами, а такое в здешних краях увидишь не часто. Тогда он вспомнит про Корринакиг и придет искать нас сюда. Ну, а ежели не смекнет, не придет, то чтоб его тогда черти прибрали! Недостоин он в таком случае называться Джоном Бреком.
— Вы, мой друг, конечно, не лишены изобретательности,— сказал я, подражая насмешливому тону Алана.— Но не проще ли вместо креста оставить ему записку?
— Глубокомысленное замечание, мистер Бальфур из Шоса,— отвечал Алан с неменьшей насмешливостью.— Конечно, куда проще оставить ему на окне записку, но беда в том, что Джону Бреку не просто будет ее прочесть. Для этого ему придется года три походить в школу, а нам к тому времени, полагаю, наскучит его дожидаться.
Итак, в тот же день, как только стемнело, Алан понес «огненный крест» в селение и поставил его на окно испольщику. Вернулся он сильно встревоженный: собаки, почуяв его, подняли лай, из домов высыпали селяне, он даже слышал будто, как забряцали мечи, и видел, что в дверях соседнего дома мелькнул красный мундир. Как бы то ни было, весь следующий день мы провели на краю леса, ведя наблюдение, и при появлении Джона Брека готовы были подать ему знак, а в случае приближения красномундирников времени на то, чтобы дать тягу, было у нас достаточно.
Около полудня на освещенном солнцем склоне показался человек,
Это был оборванный, бородатый, дикого вида горец лет сорока, с лицом, сильно изрытым оспой, глядевший исподлобья тупым и в то же время свирепым взглядом. Хотя по-английски он не мог связать и двух слов, Алан, по милому своему обыкновению, не позволял ему в моем присутствии переходить на гэльский. Чужой ли язык заставлял горца казаться таким тупым и дремучим, но только мне почему-то подумалось, что он мало расположен нам помогать и пришел сюда лишь из страха.
Алан начал растолковывать ему поручение к Джеймсу, но испольщик и слушать не пожелал.
— Моя все забудет,— визгливым голосом сказал он и объявил, что пойдет только с письмом, а если письма не будет, то он-де умывает руки.
Я подумал было, что Алан станет в тупик: мы не располагали в ущелье письменными принадлежностями. Но он оказался куда находчивее, чем я предполагал. После некоторых поисков он принес из леса перо лесного голубя, очинил его кинжалом, затем из пороха и воды изготовил нечто вроде чернил и, оторвав угол от своего французского патента, который носил в кармане как талисман, долженствующий уберечь его от виселицы, написал следующие строки:
Любезный родственнику пришли, пожалуйста, деньги с предъявителем сего письма в место, ему хорошо известное.
Любящий тебя кузен, А. С.
Записка была вручена испольщику, и тот, уверив нас в своей расторопности, поспешил удалиться.
Три дня прошло в ожидании, и вот наконец часов в пять пополудни из леса послышался свист. Алан откликнулся. Вскоре внизу у ручья показался испольщик и, как и прежде, остановился, отыскивая нас глазами. Вид у него был уже не такой угрюмый, как раньше; несомненно, он был доволен, что покончил со столь опасным и хлопотным поручением, свалившимся ему на голову.
Мы услышали новости: в Аппине хозяйничают красномундирники, находят оружие, произведены аресты. Джеймс и несколько его слуг заключены в Форт-Уильям-скую тюрьму по подозрению в соучастии. Ходили слухи, что Кэмпбелла убил Алан Брек. Объявления были развешаны, за поимку Алана и меня была обещана награда в сто фунтов.
Известия были ужасные, а письмо миссис Стюарт, доставленное нам испольщиком, лишь усугубляло тревогу. В нем она заклинала Алана не попадаться на глаза врагов, наказывала беречься, не то ни ему, ни Джеймсу не избежать смертного приговора. Деньги, посылаемые ею, она с трудом выпросила. Она молила небо, чтобы нам их хватило. К письму прилагалась афиша с описанием наших примет.
Мы глядели в нее с любопытством и с затаенным страхом. Точно так глядят на дуло неприятельского ружья, как бы желая убедиться в верности прицела. Об Алане было объявлено следующее: «...рост малый, лицо рябое, тридцати пяти лет от роду, носит шляпу с перьями, синий французский мундир с серебряными пуговицами и потускневшими галунами, красный камзол и черные плисовые штаны». Обо мне сообщалось: «...рослый, семнадцати лет от роду, носит потрепанную синюю куртку, старую горскую шапочку, синие штаны без чулок, нижнешотландские башмаки с продранными носками. Говорит на нижне-шотландском наречии. Бороды не имеет».