Похищенный
Шрифт:
Голос у него зазвенел, стал громче. Похоже, он и сам заметил это, потому что снова отложил вилку.
— В общем, как бы там ни было, — немного успокоившись, продолжал Рейф, — я слышал все комментарии, которыми обменивались полицейские в участке. Они называли демонстрантов преступными элементами, подонками и чокнутыми. И только за то, что эти люди пытались помочь цыплятам! Естественно, мне это не понравилось, но они заявили, что я никто и зовут меня никак. И что я должен или заткнуться, или уволиться.
— И вы уволились, — заключила Эмма.
— Нет, — шутливо возразил он. — Я остался и получил повышение. Меня назначили Главным куриным палачом.
Эмма слабо улыбнулась и сказала:
— А
— Да. Собственно говоря, мне нравится работать в саду, но это временная работа. Я просто хочу скопить немного деньжат. Договор найма у меня скоро заканчивается, а потом я намерен отправиться на несколько месяцев в Южную Америку. — Он откашлялся. — Честно признаться, у меня уже и билет забронирован. Я улетаю через две недели.
— Вот как… — Эмма даже немного растерялась от неожиданности. — Ну что же, желаю вам удачи. Надеюсь, вам там понравится.
— Ага. — Рейф опустил взгляд на остатки макарон с томатами. — Можно сказать, я с нетерпением жду возможности убраться отсюда.
Спустя минуту он встал и принялся убирать со стола.
— Хотите, я приготовлю кофе?
* * *
На многоквартирной башне напротив одна за другой гасли золотые коронки. Балконы темнели, чтобы через некоторое время вспыхнуть огнями, образуя разноцветные гирлянды всех цветов и оттенков — кремовые, желтые и оранжевые. Эмма сидела за столом, наблюдая успокаивающий ритуал приготовления кофе. Оказывается, как приятно иметь рядом человека, который достает чашки, звенит ложками, насыпает сахар и доливает молоко. С Рейфом было легко и просто, и молчание не тяготило его. Главным образом потому, что он не ждал от Эммы никаких откровений. Хотя сам говорил без умолку, не требуя ответа и не касаясь личных тем. Он говорил обо всем и ни о чем. О том, как нелепо выглядят очереди в «Сэйнсбери». О том, что в Лондоне сумасшедшая дорожная разметка: полоса, предназначенная для велосипедистов, может запросто завести в самую гущу забитой транспортом автострады и исчезнуть без следа. Рейф оказался интересным человеком. Он мог быть задумчивым и серьезным, предпочитая держаться в тени, на заднем плане. А в следующее мгновение что-то привлекало его внимание, и он загорался, начинал отчаянно жестикулировать, повышать голос и стучать кулаком по столу, повторяя при этом «Будь я проклят!» или «Провалиться мне на этом месте!», как если бы в детстве якшался с членами уличных банд. Лицо его было смуглым и выразительным, а движения — красивыми и уверенными. Эмма с легкостью могла представить его музыкантом, играющим на ударных инструментах. Или рэпером, например.
Часов около десяти вечера он встал из-за стола и сказал:
— Пожалуй, мне пора. Я живу в Стоквелле, а туда на велосипеде еще ехать и ехать.
— Это же так далеко! — Эмма пришла в смятение. — Извините меня. Я не хотела задерживать вас допоздна.
— Пустяки, я привык, — успокоил ее Рейф. — Я занимаюсь садовыми работами по всему Лондону. Иногда приходится проезжать на велосипеде по двадцать миль. Но все равно получается быстрее, чем на автобусе, особенно в часы пик.
Эмма вполне могла поверить, что расстояние не играет для него большой роли. Он выглядел крепким и подтянутым, настоящий атлет. Рейф надел толстовку и подхватил с пола свой рюкзак. Похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли ключи.
— Ну, — он махнул рукой в сторону коридора, — я пошел. — Но при этом не сдвинулся с места. — Если не возражаете, — сказал он, — я загляну к вам как-нибудь еще. Мне бы хотелось знать, чем закончится вся эта история с Бержераком.
— Совсем не возражаю, — ответила
— Я тоже, — откликнулся Рейф.
— Нет, я имею в виду…
И правда, что она имеет в виду? Рейф провел с нею весь вечер вовсе не потому, что ему заплатили за это, или не потому, что хотел получить что-то взамен, а просто потому, что хотел помочь. Потому что ему было не все равно, что станет с Риччи. И он оказался единственным человеком в мире, не считая Эмму, кому была небезразлична судьба ее сына. Эмма растерянно прищурилась.
— Я имею в виду, — сказала она, — я действительно рада.
— Я тоже, — повторил Рейф. Он улыбнулся. — Берегите себя, Эмма. Держитесь. Не падайте духом.
Когда он ушел, она немножко всплакнула, стоя в коридоре и закрыв лицо руками, а затем отправилась в ванную. Эмма чувствовала себя ужасно, просто невероятно уставшей. Но это была хорошая, нормальная, если можно так выразиться, усталость, а не гнетущая апатия последних дней, так что, возможно, сегодня ей удастся выспаться. Она пошла в кухню, чтобы вымыть посуду, оставшуюся после ужина, и чтобы еще ненадолго оттянуть момент, когда придется ложиться в постель.
Она как раз заканчивала чистить кастрюлю, когда зазвонил телефон.
Это была Линдси.
— Здравствуйте, Эмма. — Судя по голосу, она явно была взволнована. — У вас найдется для меня минутка?
— Да, конечно, сколько угодно, — с трудом выдавила Эмма.
Линдси продолжала:
— У нас появилась ниточка. Она, конечно, может никуда не привести, но я сочла своим долгом рассказать вам об этом. В понедельник, после полудня, через день после похищения Риччи, из Лондона в Бержерак вылетела супружеская пара с шестнадцатимесячным мальчиком.
Сердце замерло у Эммы в груди. Как слепая, она нащупала диван и опустилась на него.
— Риччи? — прошептала она.
— Пока мы не можем утверждать этого наверняка, — ответила Линдси. — Но здесь есть одна странность. Так получилось, что незадолго до того, как вы позвонили нам сегодня вечером, мы получили сообщение от женщины, которая работает у стойки регистрации в аэропорту Станстед. Она прочла о Риччи в газетах и вспомнила, что регистрировала это семейство в понедельник. И вот что показалось ей необычным. Родители забронировали для себя билеты заранее, но в самый последний момент привезли с собой малыша, у которого брони не было. Но документ у ребенка был, поэтому его и пропустили в самолет.
— Как звали женщину? — перебила ее Эмма. — Антония?
— Нет, — ответила Линдси, — ее звали не Антония.
Эмма принялась нервно теребить шнур телефона.
Линдси продолжала:
— Мы не хотим внушать вам беспочвенные надежды, Эмма. Документ ребенка был выдан на ту же фамилию, что и у родителей. Велика вероятность того, что это самая обычная семья. Тем не менее мы собираемся провести проверку. — Она немного помедлила. — Я просто хотела сказать вам об этом. Чтобы вы знали, что мы отслеживаем все возможности. Делаем все, что в наших силах. Как только появятся какие-нибудь новости, я сразу же перезвоню.
Эмма не шевелясь лежала в постели. В душе у нее, словно хрупкий стеклянный сосуд, затаилась надежда. Она знала, что пройдет еще немало времени, прежде чем она сможет заснуть.
Она снова решила передать послание Риччи. На этот раз Эмма представила, что стоит у ворот. Ворота были деревянными, забранными деревянной же решеткой. Прямо за воротами возвышался небольшой холм. На его вершине росло тоненькое коричневое деревце. А под деревом сидел Риччи, совсем один, и играл чем-то в траве.