Похититель всего
Шрифт:
— Ты смотри-ка, — вновь сказал старик, — Кажется он начинает понимать. С ними всегда так. Вначале сопротивляются, не понимают, что они, — он как-то странно выделил последнее слово, — Всего лишь здесь.
И он постучал себя по лбу рукояткой бритвы.
— Поэтому последний раз спрашиваю: где вы берете новые тела?
Новые тела?
Энсадум все еще не понимал, о чем речь, хотя какая-то часть его уже все осознала. Из зеркала на него смотрело чужое лицо, а этот
Внезапно все части головоломки сложились.
Значит, кураторы все же умели переносить целые личности в новые тела.
У всех практиков регулярно брали кровь на анализ. Достаточно ли для того, чтобы сохранить, законсервировать воспоминания в одной точке?
Наконец Энсадум смог разомкнуть пересохшие губы…
— Я… не понимаю.
Его злосчастное отражение в зеркале сделало то же самое. Незнакомец, которого он не знал. В этот момент Энсадум вдруг почувствовал себя чужаком в этом теле. Ощущение было таким, словно он одел чью-то грязную поношенную одежду.
Юнец подошел и стал с Энсадумом рядом.
— Этот ничего не знает, папа.
— Заткнись, Барка.
Почти механически Энсадум отметил, что Старик и Юнец — отец и сын, и последнего зовут Баркой, хотя сейчас это не имело никакого значения.
Внезапно Энсадуму показалось, что комната вокруг сжалась до размеров ящика. Дышать стало тяжело, словно он погрузился в темную мучнистую воду, пренебрегнув советом шивана там, на берегу — не касаться ее даже кончиками пальцев. Теперь эта пахнущая мазутом густая вода затекала ему в горло, наполняла легкие… Словно сквозь мутную пленку на ее поверхности он наблюдал, как Старик отпихивает саквояж. От удара ногой тот летит прочь, задевает блокнот и вот уже вдвоем они продолжают лететь, кувыркаясь в воздухе, словно пара бегунов, стремящихся обогнать друг друга. Наконец блокнот падает и раскрывается на случайной странице. Саквояж падает рядом безвольной, мертвой вещью.
Затем неожиданно старик схватил и притянул к себе Барку:
— Не смей жалеть его! Не смей, слышишь!? Помнишь, о чем мы говорили? Они отнимают тела у таких как мы. А может, и не отнимают. Может производят, как в былые времена… Производили… всякое. Я не знаю! Но одно знаю точно — этот, — он махнул бритвой в стороны Энсадума, — Точно здесь не впервые.
— Давайте закачивать, — раздался голос Карлика.
Энсадум повернулся и увидел, что арбалет вновь нацелен ему в грудь.
— Старик прав, — продолжал Карлик, глядя Энсадуму прямо в глаза, — Ты здесь уже не в первый раз. Именно для таких как ты мы поставили зеркало… Поначалу не знали, но потом смекнули… Почти никто из вас, пустышек, не знает, как выглядит на самом деле. Думаете, вы бессмертные? Мы вот, в свою очередь не знаем, сколько крови выкачали из тебя твои хозяева. Может
Энсадум смотрел на собственное отражение в зеркале.
На чужое лицо.
Кто ты?
Краем глаза он увидел лежащий на полу блокнот. Он был открыт на одном из рисунков птиц. Сквозняк трепетал страницу, так что издали казалось, будто птица пытается взлететь. Или же это похоже на пернатое создание с перебитым крылом, которое пытается встать.
Наверняка так выглядела та птица до того, как отец отыскал ее и принес маленькому Энсе.
Двадцать лет назад?
Или двести?
— Одно я знаю точно, — сказал Карлик, поднимая арбалет, — Сколько бы раз ты сюда не явился — будет одно и то же. А потом твоя кровь или эссенция или что там у вас — закончится и им станет нечем наполнять пустое тело. Твои воспоминания… Исчезнут.
Энсадум собирался ответить, но внезапно оказался на полу. Из его горла торчала стрела. Ее древко пробило шею практика насквозь, и наконечник торчал с обратной стороны, из затылка, царапая пол. Энсадум ощутил странное давление в горле, а затем — как перехватило дыхание. Однако боли не было. Невысказанные слова выплеснулись вместе с пузырями крови, которой было очень, очень много.
Энсадум видел, как его кровь пропитывает страницы блокнота, и те тяжелея, прекращают трепетать. А вместе с ними прекращает трепетать и крыло рисованной птицы.
Карлик склонился над ним, хотя в этом и не было особой нужды. Он все равно был слишком маленьким.
Последняя невысказанная шутка заставила Энсадума улыбнуться.
— Это смерть, — сказал коротышка прямо ему в лицо, — Похититель всего.
Похититель всего, подумал Энсадум. Да, точно.
А затем навалилась темнота. И ни боли, ни воспоминаний, ничего.
ЭПИЛОГ. Дверь по-прежнему заперта
А ведь она здорово похожа на глаз некого бога или демона, глядящего на мир сверху.
Луна высоко в небе была красной. Багровым отливали тучи, медленно стягивающиеся вокруг нее словно края разверстой раны; того же цвета были плескавшиеся о борт волны.
Плюх! Весло погрузилось в воду.
На минуту Энсадуму показалось, что сейчас оно поднимется, все красное, истекающее каплями крови словно кусок свежего мяса, но, разумеется, этого не произошло. Красный цвет неба всего лишь предвещал перемены в погоде.