Похититель всего
Шрифт:
Добравшись до лестницы, Энсадум огляделся. На площадку этажом выше падал свет из приоткрытой двери, но его было недостаточно, чтобы осветить лестницу под ногами.
Он начал спускаться.
Уже на середине лестницы Энсадум вдруг обнаружил, что движется на ориентир — серые узкие окна, находящиеся по обе стороны двери. Сквозь мутные стекла внутрь попадало немного дневного света. К счастью, дверь оказалась не заперта. Покидая дом, Энсадум думал о том, что вполне способен вернуться к лодке и без посторонней помощи.
Он уже приготовился проделать весь обратный путь к реке в одиночестве,
Сняв с ноги ботинок, он выковыривал небольшим ножиком застрявшие в подошве камни. Увидев Энсадума, он спрятал нож, натянул ботинок, а затем махнул рукой, приглашая забираться внутрь.
Энсадум не чувствовал себя беглецом — в конце концов его работа здесь была окончена, и все же он понимал, что спешит покинуть это место как можно скорее. Он обернулся и посмотрел на дом позади. Свет горел лишь в окне верхнего этажа.
И все же, опуская ступню на подножку экипажа, он ощутил укол совести: уже не впервые он чувствовал себя вором, похитившим самое ценное — чью-то душу.
Склянки в его саквояже звякнули, когда он забирался внутрь. Странно, но в этот раз в их звоне ему слышался чей-то стон, словно десятки голосов одновременно выдохнули на единой скорбной ноте.
ГЛАВА 4. Грехи праведников, добродетели чудовищ
Внутри экипажа Энсадум смог хотя бы согреться. Внезапно он понял, насколько холодно было в доме. Казалось, особняк вообще не отапливался, впитав в свои стены холод множества лет, проведенных в Пустоши. Сейчас же в его тело постепенно возвращалась чувствительность, а вместе с ней — и чувство голода. Внезапно Энсадум понял, что не ел со вчерашнего вечера. Кроме того, вернулась усталость. Некоторое время он пытался читать, но единственная книга, которой нашлось место в его и без того заполненном саквояже, была справочником по медицине, и он захлопнул ее на третьей странице. Спустя некоторое время он незаметно для себя погрузился в дрему, и в этом сне ему пригрезились странные заброшенные здания, населенные мертвецами.
***
Он проснулся от сильного толчка. Сначала его бросило вперед и он едва не врезался в стоящую напротив скамью, а затем та же сила отшвырнула его обратно, и он приложился затылком о стенку экипажа. Раздался глухой удар, затем повозку стало ощутимо кренить в сторону. Его саквояж полетел на пол, а вслед за ним — и он сам. Ржали лошади. Возница бранился. Сообразить Энсадум не успел. Пол внезапно оказался вверху, а потолок — наоборот — под ним. Он лежал, прижатый к его тряпичной обивке саквояжем.
Снаружи доносились какие-то голоса, однако единственный звук, который Энсадум слышал отчетливо — был стук капель где-то совсем рядом. В воздухе стоял запах химических реактивов. Значит, досталось не только ему, но и саквояжу. Оставалось надеяться, что склянки не сильно пострадали.
Голоса стали громче. Затем кто-то повернул дверную ручку и рывком распахнул дверь. Энсадум наблюдал, как она открывается над его головой, словно люк.
Сначала он увидел огромную луну — ее шар напоминал очертания ухмыляющегося черепа — оказалось, уже наступил вечер! А затем в поле
Секунду или две его безо всякого любопытства буравила пара любопытных глаз, а затем голова повернулась, видимо обращаясь к тому, кто ожидал результатов инспекции:
— Он здесь!
Да уж, подумал Энсадум, куда ему еще деться?
***
К нему потянулись чьи-то руки и вытащили из повозки. Кто-то сунул ему в лицо горящий факел, словно желал удостовериться, что перед ним именно тот, кто нужно. Сквозь пелену тумана Энсадум разглядел незнакомые лица, ощутил запах собственных подпаленных волос. Тот же человек, что вытащил его наружу, взялся за ручку саквояжа.
Энсадум сделал слабую попытку помешать, но его руку оттолкнули. Самого его бросили на землю рядом с перевернутой повозкой. Кто-то наступил сапогом ему на грудь.
Оказавшись на земле, он увидел лежащую рядом лошадь, которая все еще делала слабые попытки подняться. Дыхание облачками вырывалось из нее рта при каждом движении, пока один из людей на подошел ближе и не перерезал ей сонную артерию.
Затем, все еще сжимая в руке нож, с которого стекали густые, вязкие капли, он повернулся к Энсадуму.
Сколько раз он сам рассекал плоть и мышцы, извлекал органы, сливал кровь и ни разу при этом не задумался, чье перед ним тело? Если ему сейчас перережут горло как той лошади, куда денется его собственная кровь? Стечет вниз, впитается в землю, в одежду? Окрасит багровым страницы книги, которую только что достал из саквояжа, а затем презрительно отшвырнул в сторону один из нападавших… Ощущая, как жесткие камешки колют щеку, впиваются в висок, Энсадум видел, что брошенная книга распахнулась на вкладке с цветным изображением человеческого скелета, словно сама смерть грозила ему со страниц фолианта…
Однако ему не перерезали горло — по крайней мере, пока. Вместо этого один из людей подошел и пинком перевернул его на спину. Движение отозвалось болью в боку, и Энсадум застонал.
— Этот еще жив.
— Оставь его.
— Но ведь…
— Оставь.
Энсадум наблюдал, как трое разворачиваются и уходят. Четвертый задержался и некоторое время пристально смотрел на Энсадума. В свете факела его глаза казались горящими углями.
Так ничего и не сказав, незнакомец ушел. Энсадум остался один. Если бы он мог, то наверняка закричал бы им вслед, даже если бы на это ушло его последнее дыхание. Но, к сожалению, был не в силах сделать даже этого. Вскоре вся четверка скрылась. Огоньки их факелов еще продолжали мелькать вдали, но спустя какое-то время и они исчезли.
***
Еще никогда ему не было так плохо. Казалось, в его теле сломана каждая косточка.
Повозка лежала на боку, частично похоронив под собой лошадь. Теперь Энсадум видел: посреди дороги была яма, в которую и угодил скакун. Скорее всего, он тут же переломал себе ноги, а остальное доделала мчащаяся сзади повозка.
Подойдя ближе, Энсадум заглянул внутрь. Очевидно, яма была вырыта заранее. Ее замаскировали, а остатки земли попросту разбросали вокруг.
Возницы нигде не было. Либо его выбросило при падении, либо он попросту сбежал…