Похитители красоты
Шрифт:
— А замечали вы, что с возрастом эта неуловимая аура слабеет: так улетучивается букет вина, если оставить бутылку открытой?
— М-мм…
— Так вот, узницы в нашем подземелье тоже выдыхаются, как пролитые духи, или, знаете, как цветы, которые особенно сильно пахнут, увядая. А их аромат уходит через оборудованные в камерах отдушины по специальным трубам, на другом конце которых установлены воронки. Через них мы — Франческа, Раймон и я — вдыхаем пары юности. Они-то и подпитывают наши силы.
Кажется, меня держали за дурачка и вешали на уши длиннейшую лапшу.
— Месье Стейнер, — сказал
— Мне было бы даже обидно, Бенжамен, если бы вы сразу поверили. И все-таки это правда.
— Чего вы добиваетесь от меня?
Мелькнувшая в его взгляде насмешливая хитреца мне не понравилась. Заложив руки за спину, он прошелся передо мной.
— Еще раз повторяю, Бенжамен, меня тревожит ваше здоровье. Вы посмотрите на себя — краше в гроб кладут. Я хочу помочь вам. Вот что я предлагаю. И заклинаю вас, не говорите сразу «нет».
Стейнер прикрыл глаза, как бы собираясь с мыслями, и опустил ладони мне на плечи.
— Вы уступаете нам Элен, мы оставляем ее в подземелье, а взамен даем вам вдохнуть ее флюиды, подзарядиться ее изумительной жизнеспособностью, которой вам так недостает.
Он выпалил это на одном дыхании. Я стряхнул его руки и рассмеялся каким-то нервным смехом.
— Так вот оно что! У вас сорвалось похищение, и теперь вы не желаете ее отпускать. Она вам, видите ли, нравится! Хотите надуть меня, как я раньше не догадался!
Стейнер поморщился.
— Да… да вы… — я заикался от возмущения, — ну вы и наглец! За кого вы меня принимаете? Этот номер у вас не пройдет: или вы возвращаете мне Элен, или… или я устрою скандал прямо здесь, в ресторане.
С меня градом лил пот.
— Не кипятитесь, Бенжамен. Контракт по-прежнему в силе. Я предложил только немного изменить условия.
— И слышать об этом не желаю. Вы дали слово. Я сделал все, что от меня требовалось, теперь верните мне Элен.
Стейнер улыбнулся добродушно и чуть презрительно:
— Хорошо, Бенжамен. Считайте, что я вам ничего не говорил. Через час вы получите вашу Элен.
Старый хрыч и не думал меня уламывать, я даже удивился, что он так легко сдал позиции.
Раймон вез меня к французской границе через долину озера Жу. Франческа и Жером уехали вперед в «рейндж-ровере». Слуга сосредоточенно вел машину и на меня даже не смотрел. От бесконечных виражей меня мутило. Я все не мог успокоиться после разговора со Стейнером. Все эти месяцы я страшился встречи с Элен. В голове не укладывалось, что сегодня же вечером мы, как ни в чем не бывало, отправимся вместе в Париж. Всю дорогу я готовился к защите, перебирал доводы, которые приведу в свое оправдание. Это было мучительно: то накатит раскаяние, то, отхлынув, уступит место эгоизму. В голову лезли самые идиотские мысли. Что же все-таки за гнусность предлагал мне Стейнер, что это за отъявленное шарлатанство?
— Скажите, Раймон…
Мне пришлось откашляться.
— Что вы знаете об устьях юности?
Он изобразил неподдельное изумление:
— Кто вам о них сказал? Неужто хозяин?
Я кивнул.
— Это наша тайна, я не имею права о них распространяться.
— Раймон, между нами, это ведь шутка, дурацкая шутка, да?
— Ни в коем разе.
Он вдруг стал подозрительно
— Вот, к примеру, сколько мне, по-вашему, лет?
— Лет тридцать пять, может, сорок, а что?
— Не угадали. Мне пятьдесят два.
Я не поверил — не может быть. Но он показал мне удостоверение личности.
— И что же?…
— А то, что это все благодаря устьям юности — вот уже пять лет как я прикладываюсь к ним раз в неделю. От всех наших постоялиц принимал ингаляцию; это лучше всякого лечения, скажу я вам!
— Вы издеваетесь надо мной, Раймон, вы все сговорились дурачить меня!
Я всматривался в его лицо, сквозь синяки и кровоподтеки, которые уже побледнели, пристально изучал каждый миллиметр кожи, даже пощупал, провел пальцем по мелким морщинкам, по сеточке вокруг глаз. В пятьдесят два года он сохранился лучше, чем я.
— Так хозяин сам предложил вам сеанс?
— Да, а что?
— Счастливчик вы, месье. Стало быть, и вправду ему полюбились.
Знал, стервец, что сказать, — эти слова запали мне в душу!
Мы приехали задолго до вечера. Я смотрел и не узнавал места; дорога терялась в высокой траве, ели ярко зеленели свежей хвоей. Одуряюще пахло смолой. Горы летом выглядели куда приветливее, чем зимой. А вот «Сухоцвет» на фоне буйства природы проигрывал: железная крыша оказалась ржавой, фасад не мешало бы подновить. Меня вновь одолели связанные с этим домом неприятные воспоминания. В саду стояла наша машина, блестящая, как новенькая монетка, готовая к дальнему пути. Жером и Франческа улыбались мне с крыльца. С чего бы это им вздумалось выйти меня встречать? Я покосился на окно во втором этаже — в той комнате мы ночевали с Элен в феврале, — но занавески не шевельнулись. Я стоял пень пнем, будто прирос к земле. Все происшедшее за эту зиму нахлынуло на меня, не давая сделать и шагу. Я снова и снова прокручивал в голове, как буду оправдываться перед Элен, готов был, если понадобится, упасть перед ней на колени, лишь бы вымолить прощение. Ничего я не хотел в ту минуту, кроме одного: быть с ней, обнять ее. Стейнер отворил дверь и кивнул мне.
— Заходите, Бенжамен, Элен ждет вас. Мы опять поместили ее в комнату на чердаке. Вот вам ключ. Ступайте, освободите ее, так сказать, своими руками.
Я-то думал, он опять станет меня уговаривать. Ничуть не бывало. Я стоял на пороге прихожей, той самой, с чучелами зверей. Как я ни старался взять себя в руки, меня трясло. Осталось только войти, подняться по лестнице… Элен знает, что я здесь, она не могла не слышать, как подъехала машина, как хлопали дверцы. Странно, что она еще не позвала меня. Каждый вечер, когда я приходил домой, меня окликал ее хрустальный голосок…
— Ну, Бенжамен, что же вы медлите?
Высокая фигура Стейнера маячила у лестницы. Лицо его сияло улыбкой — ну просто распорядитель церемонии счастливого воссоединения любящих сердец. За моей спиной, в саду, Франческа с Раймоном выгружали из машины чемоданы. Сердце у меня бешено колотилось. Глядя в пол, я шагнул на первую, ступеньку, на вторую…
— Да, вот еще что, Бенжамен. Совсем забыл вам сказать… Элен вас больше не любит.
Меня будто ударили под дых. Я вцепился в перила.
Он обронил это так небрежно, как бы между прочим.