Похитители жвачки
Шрифт:
Я ответила:
– Очень хорошо вас понимаю. На вкус шелуха ужасная, и люди всегда так и норовят тебя пристыдить, если в закусочной ты не пускаешься в пляс от счастья, когда тебе подают нечищеный картофель.
– Вот! Наконец-то здравомыслящий человек!
– А что еще вас донимает?
– Ну, раз уж вы спросили… Я терпеть не могу людей, которые не покупают себе микроволновку из чувства морального или экологического превосходства. Бросьте, кому вы пудрите мозги? Обычные печи жрут триллионы мегаватт впустую! Микроволновки занимают мало места, они безопасны и экономичны. А благодаря Китаю – почти бесплатны. Как им это удается, я спрашиваю? Как эта страна делает даже дерьмо дешевле, чем оно есть?
– Все в этом магазине произведено в Китае, – сказала я. – У меня аж голова идет кругом, когда я об этом думаю. Что еще?
– Почему в ресторанах еду кладут в горячие тарелки? На каждой кухне обязательно найдется мудак, который засовывает блюда в духовку, и когда тебе приносят еду, она испускает бешеное количество пара и вызывает угри. Официант обязательно скажет: «Осторожно, тарелочка горячая». Приходится ждать минут десять, пока она остынет, и все равно потом ты обожжешь язык и нёбо! Короче, вся эта фигня с горячей едой – жульничество. Люди должны есть пищу не
– Аминь.
К этому времени мистер Вяк уже был на кассе. Я посмотрела на его покупки и сказала:
– Мне тоже нравятся ручки «Шарпи».
Тогда этот ненормальный обратился к упаковке ручек:
– Как же все остальные без вас обходятся, милые «Шарпи»? Ваши кончики всегда выдают точное количество чернил, чтобы линия получилась заметная, но не слишком жирная. Спасибо вам, рученьки!
Я продиктовала Кайлу артикул, мистер Вяк расплатился и ушел.
Вот придурок! Но благодаря ему я запомню этот день.
Роджер, у меня никогда не было знакомых с болезнью Альцгеймера. А что ты будешь делать, если заболеешь ею? И откуда ты столько знаешь про книги, писателей и вообще литературу? Ты же недоучился в колледже. Я в восхищении.
Кстати, об учебе. Подумываю вернуться. Только не смейся: я хочу стать медсестрой. Просто представила, как Кайл сидит в палате с умирающей бабушкой, и что-то внутри меня щелкнуло. Как тебе, а?
Да, пока не забыла. Недавно я сказала маме, что мы до сих пор переписываемся, и она заявила: «Знаешь, наверное, он не такой урод, как я думала».
Эту женщину не поймешь.
Б.
«Шелковый пруд»: Британи
Нелегко одновременно быть уважаемым хирургом и женой Кайла Фалконкреста, сенсации литературного мира. Сегодняшний вечер – прекрасный тому пример. Хозяева даже не спросили, чем занимается Британи: видно, посчитали красивой безделушкой. Первые полчаса она слушала других и разглядывала странную гостиную Стива и Глории. Комната была похожа на проект «Письмо в будущее», который она делала во втором классе: в маленький офисный сейф (вроде тех, что продают в «Скрепках») она положила несколько газет, консервы, плеер, кассету «Нирваны» и фланелевую гранджевую рубашку.
Гостиную Стива и Глории запечатали для потомков где-то между первым и вторым разводом Элизабет Тейлор и Ричарда Бартона. Журналы на тумбочке восхваляли новый роман Джона Чивера. Плексигласовая крышка поворотного столика в углу была покрыта толстым слоем пыли, так что стала непрозрачной, а обложки виниловых пластинок выгорели на солнце. Британи бросилось в глаза, что на стенах нет никаких семейных фотографий, портретов или рисунков. Зато, если прищуриться, на всех поверхностях можно было различить тонкую никотиновую глазурь. Британи рассеянно взяла со стола какую-то статуэтку и услышала легкий щелчок: треснули многолетние оковы пыли и застоя.
Роман Кайла стал популярным уже год назад, но Британи так и не привыкла к своей новой участи невидимки. Раньше она, как могла, поддерживала мужа, которого никто не замечал – и поэтому твердо знала, что и как делать. А теперь он прославился; их жизнь стала проходить в бесконечных турах и званых ужинах с самыми богатыми и умными людьми страны, до смерти ей наскучившими.
И тут Стив удивил Британи. Когда она уже решила, что окончательно превратилась в невидимку, с ней заговорил любимый писатель! И не просто заговорил, а потратил целый час, чтобы снабдить ее подробнейшими сведениями из личной жизни, которые стояли за пятью его романами. Она прямо опьянела от восторга, а он все говорил, говорил, говорил… Лично с ней. Кайла и Глории будто не было в комнате. Муж никогда не понимал увлечения Британи (впрочем, она и сама не понимала), но любовь порою трудно объяснить.
Когда Стив закончил, у Британи от счастья кружилась голова. Она даже не была против, когда они с Кайлом «по-мужски» заспорили о литературе. Потом Стив отправился на кухню, чтобы сообразить что-нибудь на ужин, и Британи пошла за ним, отметив, что на горизонте никакой еды не видно.
– А вы когда-нибудь читаете незаконченные работы? – спросила Британи.
Стив удивился.
– Ну разве что иногда.
– У Кайла с собой черновик нового романа. Он в сумке, которая висит у входа.
– Британи, Кайл еще совсем молодой писатель, и мнение матерого коллеги может только сбить его с толку. Лишить самобытности.
– И все-таки я уверена, что ваши слова пойдут ему на пользу.
– Лучше не вмешиваться.
– Вы такой чуткий, Стив.
– Идите-ка к остальным, а я тут что-нибудь приготовлю.
– Спасибо вам.
«Шелковый пруд»: Стив
Стив судорожно обдумывал, как накормить гостей блинной смесью с жуками, когда юная Британи подарила ему удобный повод отвлечься. Стоило ей выйти из кухни, как он бросился к входной двери и выудил из сумки новый роман Фалконкреста, будь он неладен.
Запершись в теплой душной ванной, Стив стал читать:
Мерцающие янтарные многоножки рассвета впились в голые стены супермаркета. На автостоянку в поисках добычи спланировал голубь, но ничего не нашел и скрылся из виду – вероятно, чтобы подохнуть от скуки. С запада медленно ползли бесформенные тучи цвета корейских бумагорезательных машин. За рулем безупречно чистого «шевроле-люмина» сидел Норм. Он был уже немолод. Круглое брюхо размером с упитанную праздничную индейку, волосы – ядовитая светло-коричневая плесень. В руках диетическая кола пополам с дешевой водкой, завтрак и обед в одном стакане.
По радио крутили «Разбуди меня перед уходом» группы «Уэм!», музыку его юности. Когда ее включали, Норм всякий раз вспоминал, что он – лишь пленник бесконечного жизненного цикла. На стоянку стали въезжать машины других продавцов его смены, не новые и не чистые: «джетты», сколоченные из листов ржавого кружева; полиомиелитные «короллы» начала 90-х; «крайслеры» конца 80-х, которые держались только на честном слове да на наклейках модных радиостанций. Пусть у коллег Норма впереди была вся жизнь, зато его «люмина» могла на одном баке проехать сквозь десяток экосистем и не чихнуть. Когда начнется ядерная война и эти груды металлолома заглохнут, улепетывая от огненной бури, все захотят поехать на машине Норма – с удобством и достоинством.
Водка на вкус была резкая, техническая и вызывающе дешевая.
На погрузочную платформу въехал грузовик, напичканный техникой «Делл» и готовый вскормить своим богатым содержимым целый супермаркет. Норм ненавидел День «Делл» почти так же, как День поставки офисной мебели: губительная для поясницы однообразная разгрузка, вскрытие коробок и инвентаризация. Если у Норма когда-нибудь появится своя контора (почти такая же недостижимая мечта, как месячный отпуск в компании веселых гномиков), он ни за что на свете не засунет в нее Г-образную модульную систему китайского производства, ламинированную под орех и украшенную делловской техникой. Нет, в офисе Норма будет добротный сосновый стол, скромная чернильница и перо грифа.
Допив водку с колой, Норм решил, что пора вылезать из «люмины». Бросать ее было еще труднее, чем просыпаться по утрам, а готовиться к этому – все равно что нестись драконьими яйцами: полтора года оно сидит в тебе неподвижно и тяжелеет лишь за несколько дней до кладки. Глотнув напоследок водки, Норм приоткрыл дверь, пустил в салон немного ноябрьского воздуха и променял резкие звуки суперсенсации 80-х, группы «Уэм!», на холод и непогоду.
Несколько секунд спустя, одетый в красную форменную рубашку и насквозь продрогший, Норм вылез из машины и поковылял, зашаркал, потащился к магазину. Сухо прошелестев (так земля сыплется на крышку гроба), отворилась автоматическая дверь. В тот же миг кора его головного мозга определила по изменившемуся свету, что вокруг – уже не настоящий мир. Лица людей стали масками, изображающими тупость и притворное веселье. Застоявшийся воздух готовился принять ежедневную порцию вонючих газовых галактик, бесшумно откладываемых покупателями. В корзинах лежали разноцветные стикеры, мечтавшие о мечтах. В конце первого и второго рядов стояли хрустящие тотемы белоснежной бумаги, которая грезила о том, что в один прекрасный день на нее ляжет сонет или исследования теории струн, но в глубине души – если у бумаги может быть душа – знала, что в лучшем случае будет расхваливать новый рыбный деликатес или вообще останется непрочтенной, никому не нужной третьей страницей корпоративного документа о мерах безопасности в случае землетрясения, и даже о такой судьбе можно лишь мечтать. Потому что скорее всего какой-нибудь школьник криво распечатает на ней черновик самостоятельной работы про марганец или опыление, а потом бросит в корзину для бумаг, где она будет пылиться рядом со жвачкой, лобковыми волосами, скомканными салфетками и пластмассовыми крышками от бутылок.
Норм стоял возле полок с жевательной резинкой и прочим «импульсным» товаром у передних касс и рассеянно поглаживал вчерашнее шоколадное пятно на красной рубашке. Он прислушался: хотел разобрать, какой музыкальный перл на сей раз звучит по радио («Все, что она делает, – волшебно» группы «Полис»). Услышал, как в дальнем конце магазина на белый плиточный пол грохнулась стопка дисков, и несколько тележек загнали обратно в строй. В груди у Норма будто трепыхалось желе: он раздумывал, какую жвачку стащить сегодня.
Ди-Ди
Я вовсе не считаю тебя чудовищем, Роджер, и я тоже не чудовище. На самом деле я из тех сумасшедших матушек, что вырезают из газет жизнеутверждающие статейки, копят их, а потом сваливают на детей – в самую неподходящую минуту, когда те куда-нибудь торопятся, и мысли их вовсе не там, где должны быть для правильного восприятия прочитанного. Помнишь сериал «Таблетка радости»? Там одна чересчур заботливая мамаша подчеркивала в ТВ-программах передачи, которые могли понравиться ее сынку. Так вот, это я. Я теперешняя. Прежде я не была такой хорошей матерью.
По словам Бетани, ты считаешь, что животные – это голоса умерших. Что они так с нами разговаривают. Уж не знаю, зачем они приходят: предупредить о чем-то, утешить или напугать до чертиков… Я просто люблю животных. Они лучше, чем мы. Даже самые злобные и вредные в душе чисты, а злые люди – по-настоящему конченые.
Ты знал, что сводный брат Бетани повесился? Девон. Конченый был парень. Его нашла Бетани. Он висел в коридоре на люстре, на оранжевом удлинителе от садовой сдувалки. Она смотрела на него полчаса, прежде чем кому-нибудь позвонить.
Мы тогда жили с Кенни. Благополучный район, дом в духе «Семейки Брейди». Я каждое утро просыпалась от желудочных колик. Почему? Потому что казалась себе никчемной и прямо-таки видела вокруг призраки людей, которые строили этот чудесный район. Они были гораздо лучше меня: веселые, трудолюбивые и добросовестные. Они бы меня осудили. Я бы никогда не оправдала ожидания тех, кто построил эти радостные, хорошо спроектированные дома со слуховыми окошками, рододендронами в саду и гаражами, где все инструменты можно разложить в алфавитном порядке, а оранжевые шнуры для сдувалок лежат в специальных ящичках над полкой с пестицидами. Я даже в гараж не могла войти из-за этих безупречных полок: боялась встретить призрак парня, который их собрал. Вот кто сразу понял бы, что Кенни бьет меня бутылкой кондиционера для белья и дразнит собственного сына, который однажды из-за этого повесится, и что он обращается с Бетани так, будто ее не существует. Я серьезно, Кенни словно играл в эту детскую игру, когда надо делать вид, что кого-то не замечаешь. Только он играл в нее постоянно. Наверное, поэтому Бетани и стала готом. Притворяется, что ей плевать – как мне в свое время было плевать на нее.
Господи, Кенни… кажется, все это было лет сто назад. От него даже призрака не осталось. Только послушай меня: призраки, призраки, призраки. Может, я одержима?
Лучшая подруга Бетани, Бекки, умерла от рака. Я это помню, хотя, признаться, тогда я была больше занята разводом с отцом Бетани, который нас бросил.
После развода мне ни черта не досталось, потому что Рейд (так его звали) был
Год спустя умерли оба дедушки Бетани – сперва один, а через пять дней второй. Разве так бывает? На 99-м шоссе мой отец врезался в грузовик, везущий телефонные столбы. У дедули Майка в почке оказался громадный острый камень. Он прорезал ее изнутри, в ране поселилась зараза, которую лекарства не брали, а через тридцать шесть часов – все, занавес. Когда-нибудь был на двух похоронах за неделю? Приятного мало. Особенно если на одних тебя не очень-то ждут, а вся семья покойника – буйнопомешанная.