Похитители жвачки
Шрифт:
Знаешь, есть такие мужики лет пятидесяти, которые бродят по проходам и вечно что-нибудь насвистывают? Ну вот, как раз такой и попался мистеру Вяку в отделе 3-Юг. Несчастный, кажется, восхищался нашим богатым выбором папок и ежедневников, насвистывая какую-то веселую песенку без мелодии. Мистер Вяк тут же завелся:
– Я не понимаю, почему вы, свистуны, никогда не свистите нормальную музыку? Выучите уже какую-нибудь мелодию или молчите!
Тут подключилась я:
– Вы нашли все, что искали, сэр?
– Велите мистеру Микрофону заткнуться!
(Я, очень остроумно):
– Простите?
Мистер Вяк меня не услышал и обрушил весь свой гнев на Веселого Свистуна:
– Я думал, те, кто без всякой мелодии свистит в общественных местах, – просто клинические идиоты. Но теперь мне кажется, к вам в детском лагере приставал вожатый, и вы до сих пор болезненно это переживаете – вот и свистите. Так что советую полечиться у психолога, чтобы не мешать окружающим.
Веселый Свистун явно не раз бывал у психолога.
– Сэр, было бы замечательно, если бы вы держали свое мнение при себе, – спокойно ответил он.
Мистер Вяк взорвался:
– «Было бы замечательно»?! Ненавижу это выражение! Оно пассивно-агрессивное и снисходительное. Ты хотел сказать «Держи свое мнение при себе», но у тебя кишка тонка, вот что!
Веселый Свистун молчал… Одинокая тележка катилась по отделу 3-Юг.
Мистер
– И кто придумал это освещение? Фашисты? Господи, да от него кожа у всех выглядит, как яйца «Бенедикт»! Потом: сколько разновидностей синих шариковых ручек нужно миру? Целый отдел, посвященный исключительно синим ручкам – это уже общественная патология. – Он посмотрел на меня. – Кстати, я хотел купить картридж для принтера «HP Laserjet 1320». Где они тут у вас?
Я:
– Отдел 10-Север, справа.
Уходя, мистер Вяк довольно фальшиво насвистывал «Пляску на полях сомбреро».
Благодаря ему я запомню этот день.
Роджер
Привет, Ди-Ди.
Бетани сейчас не в том возрасте, чтобы кого-то слушать, поэтому мое мнение ей до лампочки. Но разве не ужасно, что ее жизнь кончится в «Скрепках», как и моя, хотя мы такие разные? Ха-ха! Это была шутка.
Ди-Ди, слушай, я тут недавно вспоминал, какой ты была в школе. Помню, ты рисовала: здоровые тающие часы и злобного единорога с крыльями на лестнице, ведущей в дымоход. Почему ты бросила? Не хочешь снова начать?
И вот еще что: я заметил, что, старея, можно составлять не только списки дел на сегодня, но и списки прошлых дел. Ну, вспоминать, чем ты занимался раньше. Вчера я нашел в шкафу кусок лыжного воска. Даже смотреть на него не мог, потому что катание на лыжах входит в список моих прошлых занятий. Наконец, я собрался с силами и выкинул его. К чему я это говорю: если тебе трудно выбросить кисти и льняное масло, я отлично понимаю. Странно, как постепенно нас покидают старые друзья, увлечения, силы. Но Бетани подталкивает меня к новому. Я до сих пор не спятил только потому, что пишу.
Р.
«Шелковый пруд»
Кайл пялился на свою вилку и, как Стив, пытался согнуть ее силой мысли.
– Когда мы спросили их о ребенке, они так на нас посмотрели… Будто мы тост за Гитлера предложили, не иначе.
– И фотографии ни одной, – заметила Британи.
– Мне кажется, в таких семьях не бывает детей.
– Кстати, хозяев нет уже десять минут. Сколько можно искать соевый соус?
– В холодильнике у них соуса не было. Только маринад.
Они поковырялись в остывшей китайской еде.
– Чем займемся? – спросила Британи.
– Может, сбежим отсюда и наверстаем упущенное? Они же просто ненормальные.
– Да, но должно быть какое-то объяснение, почему они такие. И вообще, нельзя уходить, не попрощавшись.
– Ну что ж, тогда располагайся. Я пока почитаю… – Кайл взял со столика журнал. – «Нью-Йоркер» за 1971 год.
Британи пошла на кухню. Там было пусто, дверь на задний двор открыта. Она выглянула наружу. Стоял чудный запах прелых листьев, и в свете фонаря Британи видела свое дыхание. На лужайке, покрытой инеем, были следы двух людей. Они вели в переулок. Британи пошла по ним и на ходу поймала свое отражение в окне припаркованного рядом с домом «форда». Так вот я какая.
Она вздрогнула и поглядела себе под ноги. На земле валялись обломки тыкв, конфетные фантики и картонки от фейерверков. Британи подумала о своем новом образе. Как редко бывает, что мы ловим свое отражение в зеркале – обычно в каком-нибудь кафе или магазине – и сперва видим себя как бы со стороны. А потом снова застреваем в своих телах, и к нам возвращается расплывчатое ощущение собственного я.
Она шла по следам, пока они не потерялись в густых зарослях.
Куда же теперь идти?
Черт, опять этот внутренний голос! Когда он заткнется?
Британи прислушалась, но голосов Стива и Глории не услышала – только электрический гул. Она посмотрела наверх и увидела на столбах трансформаторы. Раньше она никогда их не замечала, а оказалось, что их на улицах так же много, как фонарей, машин и деревьев. Почему? И зачем они нужны, кроме того, чтобы называться трансформаторами? Что они трансформируют? И как?
Она остановилась и выдохнула: облачко пара застыло в морозном воздухе, словно за музейным стеклом. Ей стало холодно.
Тут Британи услышала звук, похожий на тихую барабанную дробь. Несмотря на холод, она решила узнать, в чем дело, и выглянула за забор. В свете луны по улице шагали Стив с Глорией, неся украденные детские игрушки: самокат, обруч, красную пластмассовую лошадку и прочий разноцветный хлам. Они были так нагружены, что издалека напоминали бесформенные рождественские елки.
Когда они подошли к дому, Британи спряталась в тени. Пластмассовые игрушки стукались друг о друга на ходу, издавая добрые милые звуки, словно бамбук на ветру.
Британи пошла за ними. Стив вытащил ключ из двери, и они с Глорией понесли награбленное в подвал. Британи воспользовалась этим, чтобы прошмыгнуть обратно в столовую и сесть рядом с Кайлом.
Довольные хозяева как ни в чем не бывало вошли в комнату.
– Насилу его отыскали, – сказала Глория. – Вуаля! – С гордым видом, будто принесла что-то редкое (печень рыбы-фуги или абсент, к примеру), она водрузила на стол бутылку старого затвердевшего соуса. – Надеюсь, еда еще не остыла.
«Шелковый пруд»: Стив и Глория
Муж и жена спешно похватали свитера и плащи с вешалки у черного хода и пытались надеть садовые перчатки, к которым присохла ломкая летняя грязь.
– Чертовы гости – никакого проку от них, сплошные неприятности. Сначала они просто приходят, а потом начинают есть нашу еду.
– Это ты их пригласил. У нас уже сто лет не было гостей.
– Ну, мне пришлось их позвать. Ты же знаешь политику нашего университета. Все шло хорошо, пока диссидент Фрейзер не притащил на собрание эргономическое кресло «Баланс». Я с тех пор сам не свой. Оглянуться не успел, как они уговорили меня позвать Фалконкреста на ужин.
– Кресло «Баланс»? Это не то, что без спинки, и сидишь как бы на коленях?..
– Да, да. Оно самое.
– Я видела про них передачу. Скоро обычных стульев совсем не останется, везде будут только они.
– Кошмар. Ненавижу современность.
Они вышли на задний двор. Заиндевевшая лужайка преобразила ночной воздух так, что все звуки словно отлетали от ушей.
– Что будем делать? – поинтересовалась Глория.
– То же, что и в прошлый раз.
– В прошлый раз было лето. Мне холодно.
– Мне тоже.
– Тогда давай поживее.
Муж и жена стали спускаться по переулку, заглядывая во дворы.
– Как тебе? – спросила Глория, показав на белую лошадку с розовой гривой и хвостом.
– Милая, Кэнделл был мальчик.
– Я
– Лучше не думай об этом, дорогая. Тебе опять станет плохо.
– Стив, я все жду, что боль пройдет. Но она не проходит…
– И никогда не пройдет.
– Почему?
– Потому что я прочитал об этом все, что можно. Хорошие книги, плохие… Даже статью в «Нью-Йоркере». В лучшем случае ты просто свыкнешься с мыслью… – Стив уже не смотрел на дворы, только себе под ноги.
Глория остановилась.
– Но прошло уже столько времени, а я все не свыклась! Да и как можно с этим свыкнуться?
– Не спрашивай, Глория. Мне тоже нелегко, давай сменим тему. Лучше от этих разговоров не становится.
Глория указала на очередной двор.
– Смотри, там целая гора игрушек.
– Господи, у них что, тройня? Куда им столько?
– Живо, Стив.
– Ага.
«Шелковый пруд»: Кайл
Когда все ушли, Кайлу захотелось узнать секреты Стива.
У этого старого индюка должен быть кабинет.
Он нашел гостевую ванную: белая раковина покрыта пылью, в мыльнице древние осколки гостиничного мыла. За унитазом валялась первая глава «Любви в эпоху офисных супермаркетов». Кайл был потрясен: «Сперва он крадет мою рукопись, а потом бросает за унитаз?!»
В коридоре на стене висела картина с изображением охоты на лис, а под ней расположился столик в форме полумесяца. На нем было чересчур много вещей: пыльная корзинка с пыльными ключами – никто уже не помнил, от каких замков; пять мужских перчаток без пар; горы банковских квитанций и счетов; кучи недоеденных мятных конфет; несколько сломанных очков – солнечных и для чтения; десяток разнообразных тюбиков с косметикой, попавшей в немилость Глории; всяческие железки, предназначение которых осталось для Кайла загадкой.
В конце коридора было две двери. Одна вела в небольшую гостиную с маленьким черно-белым телевизором в углу – без кабеля, антенна сломана пополам. За второй – бинго! – оказался кабинет Стива. Увидев его, Кайл сразу вспомнил карикатуры из «Нью-Йоркера», на которых богачи времен мухобоек гоняли грудастых секретарш вокруг огромных столов, заваленных документами и освещенных зелеными банкирскими лампами. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что на ковре даже есть орнамент. Кожаный диван стонал под гнетом пожелтевших газет и журналов. Кайл взял наугад одну – она оказалась из прошлого века («Президент возлагает надежды на „информационный хайвей“», «Оппозиция видит на пути только препятствия») и рассыпалась в его руках. Тогда он провел пальцем по спинке дивана и увидел, что пыль в этой комнате десятилетиями смешивалась с налетом от трубочного табака. В результате получилось липкое, чуть ли не взрывчатое вещество, смахивающее на гудронные пески Альберты. Кайл вытер руку о книжную полку возле двери, но только еще больше вымазался в ядовитой дряни и потер палец о подошву ботинка.
«Говори что хочешь об этом психе, но он умудрился написать пять книг», – подумал Кайл, медленно приближаясь к столу в поисках шестой – действие которой якобы происходило в офисном супермаркете.
Он сел в баронское кожаное кресло Стива, ожидая мягкой посадки, однако его копчик врезался прямо в основание сиденья – поролон за долгие годы истлел и желтой трухой высыпался сквозь потрепанную обивку.
Кайл осмотрел стол. С чего бы начать? Он поискал рукопись, но нашел лишь нераспечатанные конверты со счетами, университетские заметки, журналы 70-х с фотографиями голых девиц на пляже и стопку древних телефонных книжек. Среди этого хлама нашлась даже пустая коробка из-под пиццы, а из всех щелей и укромных уголков торчали смятые «Клинексы». Справа на столе была пепельница размером с автомобильный диск, полная пепла, сожженных спичек и обугленных фантиков от жевательной резинки. Вокруг нее лежало несколько курительных трубок.
Кайл открыл главный ящик стола. Внутри оказались две пустые упаковки от жвачки и два паспорта – срок действия самого нового истекал в 1979-м. Еще там было: меню из греческого ресторана, газетные вырезки о толстой кишке и десятки пустых спичечных коробков прошлого века, когда верхом изысканности считались бифштексы, гигантские лобстеры, А-образные здания и все гавайское. Компьютера или пишущей машинки в кабинете не было, зато у окна, привалившись к стене, покрытой слоем вездесущего никотина, стояла система обработки текстов «Офис Райт» 1980 года выпуска, фирмы «Дэу», а под ней лежала неоткрытая пачка бумаги для матричного принтера. Эта композиция представляла собой очередное изящное хокку о минувшей эре – той, где технический прогресс Восточной Германии и советские крановщицы постоянно угрожали мировой демократии.
Кайл открыл два правых верхних ящика, в которых оказались пустые жестянки из-под табака и фотографии в рамах с загнутыми внутрь ножками. На одном из древних снимков была совсем юная Глория на плечах у гривастого егеря; на другом, вырезанном из журнала «Таун энд Кантри», – уже вполне оформившаяся Глория, а подпись под снимком гласила: «Кому же достанется этот дивный алмаз, неповторимая Глория Хэррингтон?» На третьей фотографии ослепительно красивые Стив и Глория попивали дайкири в шикарном сан-францисском баре. Если у них и был ребенок, то никаких доказательств этому Кайл пока не нашел.
Он закрыл верхние ящики и потянулся к нижнему. У него было предчувствие, что секрет Стива хранится именно там. Откроешь его – и сию секунду поймешь, что стряслось с хозяевами этого дома.
Кайл уже хотел было это сделать, как услышал топот из подвала.
Бетани
Привет, Роджер!
Наверное, мне стоит сознаться, что я знакома с твоей женой. Надеюсь, это не слишком тебя потрясло? Она вместе с моей тетей ходила на семинар по раку, и я запомнила ее по кодовому слову «селезенка». Ты прав, селезенка – странный орган. Он не особо нам нужен, но, по-видимому, присутствует в организме на случай, если мы эволюционируем: отрастим крылья или там щупальца. Тогда селезенка понадобится для их работы. Такая у меня теория.
Не знаю, запомнила ли меня Джоан. Я тогда еще не решила завоевать сердце Джонни Деппа путем изобретательного наложения штукатурки. К тому же меня на этих собраниях затмевало семейство. Им просто не было равных. Представь себе двух людей в сто раз надоедливей мимов: резкие голоса и полное отсутствие воспитания. Это мы. Ди-Ди с ее бывшим мужем устроили войну за то, кому заботиться о тете Полетт (долгая история). В итоге о самой заботе они как-то позабыли. Зато я узнала, что рак, кроме всего прочего, еще и очень зрелищный вид спорта.
На кой черт тебе сдалось такое депрессивное письмо?
Сколько раз ты слышал про больных раком эти слова: «Да он при жизни не болел ни разу, а тут вдруг – раз! – и нет его»? Оказывается, болеть даже полезно. Простуды и гриппы – что-то вроде курсов повышения квалификации для нашего организма. На них заранее учат сражаться с раком. Узнав страшный диагноз, некоторые пациенты несутся в детские комнаты «Икеи» и с ног до головы покрываются детскими микробами, чтобы заболеть. Организм борется с простудой или гриппом и попутно выбрасывает на помойку рак. Клево, да? Звучит по-идиотски: мы шестьдесят лет пили антибиотики, а теперь снова лечим раны личинками мух.