Поход без привала
Шрифт:
Трудно было удержаться от искушения: только подвинься, только протяни руку… Но Павел сказал резко:
— Хватит! Нам с вами службу доверили!
— А нешто любовь службе помеха?
Павел вскочил, быстро оделся и выбежал на улицу. Остывая, прошел по плацу, проверил дневальных в конюшне. Когда вернулся в комнату, женщина уже похрапывала.
Днем Белов приказал вынести из канцелярии стол и поставить вместо него третий топчан — для своего ординарца. И опять гоготали казаки: ну и баба, заездила командира. Не справляется один, резервы подтягивает.
Чем
Между тем казачий маршевый эскадрон готовился к отправке на фронт. Белов велел прекратить занятия — дать отдых лошадям. На следующий день — ковка. Сам уехал в поле с другим эскадроном, а когда вернулся, казаки скакали по плацу, рубили осточертевшую им лозу. Это женщина распорядилась по-своему… И вообще ненавидела она казаков до того, что голос у нее становился хриплым, едва вспоминала «проклятую казару». Но ведь перед ней-то были красные бойцы, эскадрон Красной Армии! Какое же мнение сложится у донцов?!
Военком Дронов был в госпитале, поэтому Павел поехал прямо к комиссару полка Усачеву, рассказал все, попросил убрать женщину. Комиссар вздохнул понимающе: да, непорядок. Обещал помочь при первой возможности.
Едва Белов вернулся в подразделение, новая неприятность. Занятия с молодыми бойцами должен был проводить комвзвод Коваленко, а его не оказалось. Красноармейцы слонялись без дела. Выяснилось, что Коваленко по распоряжению помощницы уехал в город получать гвозди.
— Кто дал вам право ломать расписание? — разозлился Белов. — Расписание занятий — приказ, утвержденный командиром полка.
— Вот я с ним и поговорю. А ты передо мною не мельтеши, видали таких. Гвозди не получим, тоже небось по голове не погладят!
Павел видел: разваливается с трудом налаженная работа. Падает дисциплина, падает авторитет командиров. Ни регулярных занятий, ни вечерних чтений…
И он сорвался. После одного горячего спора с упрямой женщиной, когда все кипело внутри, слетал верхом на станцию, выпил у знакомой торговки стакан самогона. На этом бы и поставить точку, да больно уж взыграло ретивое. Захватил с собой четверть прозрачного первача и, хотя знал, что запрещено пить в казарме, выпил вместе с ординарцем у себя в канцелярии.
Бойцы за стенкой чуяли сивушный дух, слышали резкий голос командира и молчали, ожидая, что будет. Павел твердо решил сегодня же выставить помощницу из мужского барака. Пусть ни ногой сюда!
Кто-то из бойцов успел сказать женщине, чтобы она в канцелярии не появлялась. Обошлось без вспышки. На другой день стало известно, что спала она в цейхгаузе у каптенармуса — представительного черноусого служаки из бывших артиллеристов. С ним она и сошлась без всякого стеснения. Переживая «медовый месяц», перестала вмешиваться в дела эскадрона. И Белов старался
Вероятно, наверху поняли, что посадили не того помощника и не в то седло. Женщина исчезла так же внезапно, как и появилась.
3
Последние маршевые эскадроны заканчивали обучение и готовились к погрузке в эшелон. Нужно было пополнить конский состав. Вместе с командиром полка Белов выехал в ремонтное депо для отбора лошадей. А когда возвратился в Тарасовку, узнал такие новости, в которые и поверить-то не мог сразу.
Пока Белов был в отъезде, его заочно исключили из партии. Рассказывая об этом, военком эскадрона Дронов, только что выписавшийся из госпиталя, разводил руками. Он еще не осмыслил, как все произошло.
Видимо, выступление против Белова готовилось долго и тщательно. На полковом собрании выдвинули три обвинения. Комвзвод Коваленко заявил, что Белов был прапорщиком, воевал против красных, но замалчивает этот факт. Комвзвод Израэль сказал, что Белов третировал своего помощника — женщину, подорвал ее авторитет, не дал работать. К тому же командир эскадрона покупает у спекулянтов самогон и пьянствует с подчиненными прямо в казарме. Одного этого достаточно, чтобы поставить вопрос о пребывании в рядах партии.
Военком Дронов предложил отложить собрание до возвращения Белова, но у выступавших и на это был приготовлен веский довод. Полк расформировывается, Белов попадет в новую часть, там его не знают, и проступки останутся безнаказанными.
Первое обвинение снял комиссар полка Усачев, объяснивший, что Белов был не офицером, а юнкером и этого не скрывает. Военком эскадрона Дронов наполовину снял и второе обвинение, доказав, что женщина-помощник не соответствовала занимаемой должности. Однако оправдать полностью Белова ему не удалось: с помощником-то он все-таки не сработался.
Выпивка в казарме даже не обсуждалась. Факт налицо. В резолюции так и записали: исключить за покупку самогона у населения и пьянство вместе с подчиненными. Тут все правильно, ничего не скажешь.
Жестокий приговор. Белов надеялся, что вышестоящие инстанции вникнут в суть дела, разберутся глубже и ограничатся взысканием. Но запасный полк уже перестал существовать, бумаги увезли в какой-то архив, люди разъезжались в другие части — было сейчас не до Белова.
Комиссар полка Усачев на прощание сказал:
— Я тебе всей душой сочувствую, но помочь не могу. Решение принято, отменить не имею права.
— Что же мне делать?
— Не знаю… Освоишься на новом месте, вступай заново.
— Как же так?! Я еще в восемнадцатом…
— Ну, веришь, не знаю, — огорченно произнес комиссар.
Да, это был тяжелый удар, на какое-то время выбивший Белова из колеи. Он понимал, что вина за ним есть. Понимал и то, что не партия оставила его за чертой, а небольшая группа людей, не олицетворявших собой всю партийную организацию. Однако в глубине души тлела обида. «Ладно, и так проживу!» — успокаивал он себя.