Поход без привала
Шрифт:
Повторить Штеповку не удастся. Фашисты учли возможность неожиданной контратаки, прикрылись сильным охранением. А что еще может Белов? Только то, что сделал бы на его месте каждый, — отдать приказ о жесткой обороне. Но пассивной обороной город не удержать… Получается замкнутый круг.
А если отступить от известных, классических форм и принять решение, противоречащее логике? Очень рискованное решение, которое не способны предугадать немецкие генералы, привыкшие к действиям обоснованным, целесообразным, правильным. Что если быстро подготовить наступление и начать
Немцы, безусловно, будут удивлены, ошарашены, их планы нарушатся. Фашисты втянутся в бой с наступающими частями. А полковник Осликовский начнет тем временем обходить врага со стороны Озер, давить на открытый фланг.
Да, но дивизия Осликовского еще на марше, артиллерия ее отстала. 9-я танковая бригада не прибыла… Может, хоть часть этих войск подойдет за ночь? А если нет? Значит, Баранов будет наступать один. Гитлеровцы разберутся в обстановке, опрокинут кавалеристов танками и войдут в город… Но они захватят Каширу и во всех других случаях. А при наступлении есть надежда выиграть время.
Надо решиться! Пусть 112-я танковая дивизия сделает попытку атаковать на своем участке. 5-я кавалерийская ударит утром с ручья Мутенки. Вместе с ней пойдет 1313-й полк из 173-й стрелковой дивизии. Полком его назвать нельзя, но все-таки помощь. Поддержит их 15-й полк гвардейских минометов.
Риск огромен, зато есть и надежда. Самое скверное сейчас сидеть сложа руки, уступив врагу инициативу на поле боя.
Утром начнется атака. Будут убитые и раненые, будет радость и горе. Будут герои, которым вручат ордена и медали. Может, отметят и командира корпуса, если операция пройдет хорошо. Но никто не узнает, сколько седых волос прибавилось у генерала, когда он пытался мысленно выиграть завтрашний бой.
10
Алексея Варфоломеевича Щелаковского мучила застарелая болезнь почек. Он лежал на топчане, укрытый несколькими шинелями. Шутил, балагурил, но, когда никто не смотрел на него, губы комиссара кривились от боли. Лицо словно подернулось пеплом. Неподвижность — каторга для Щелаковского, тем более в столь напряженное время. Надо поехать в Ступино — пекут ли там хлеб для войск? Позарез нужно к Осликовскому: дивизия его третьи сутки в пути — как там люди, как с горячим питанием? Сотни вопросов, сотни дел, а комиссар обезножел!
Когда Белов сказал, что требуется немедленно писать представления на присвоение дивизиям гвардейских званий, Щелаковский не выдержал, поднялся. От возбуждения даже про боль забыл.
— Ну, Павел Алексеевич, наши орлы и так высоко летали, а если гвардию получат, в поднебесье взовьются!
— Летать не стоит. Мы уж как-нибудь к земле поближе. На лошади или пешком, по-пластунски.
Писать представления взялись сами, не отвлекая штабных офицеров, занятых разработкой решения о наступлении. Офицеры торопились закончить боевой приказ и от править его командирам частей. Предварительные
Щелаковский принес пачку чистой бумаги, попросил у ординарца крепкого чая. Работали молча. В кратком документе следовало сказать об истории соединения, о боевых традициях, об успехах в борьбе с фашистами.
Павел Алексеевич писал представление на 5-ю Ставропольскую имени Блинова дивизию. За сухими, официальными фразами виделось ему многое. Чуть прикрыл глаза, и всплыла перед внутренним взором незабываемая картина: катится на слободу Бутурлиновку сквозь пулеметный ливень неудержимая кавалерийская лава. Лихой командир впереди — огнем вспыхивает над папахой клинок! Последняя атака отважного орденоносца Блинова, создателя дивизии, историю которой Павел Алексеевич старается изложить сейчас на нескольких листках бумаги.
— Не спишь, командир? — окликнул Щелаковский.
— Прошлое подступило.
— Ясно. Молчу.
В комнате опять стало тихо. Лишь ходики на стене отсчитывали минуты. И вдруг, распахнув дверь, стремительно ворвался Грецов. С порога сказал громко:
— Товарищ генерал! Только что по телеграфу поступил приказ: нашему корпусу присвоено звание гвардейского!
— Как? Мы еще представления пишем…
Щелаковский вскочил с табуретки, бросился обнимать генерала. Потом вихрем вылетел в соседнюю комнату, оттуда донесся его ликующий голос:
— Товарищи, ура! Мы — гвардейцы!
Полковник Грецов положил перед Павлом Алексеевичем текст полученного сообщения:
«О преобразовании 2-го и 3-го кавкорпусов и 78-й стрелковой дивизии в гвардейские части.
За проявленную отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество и героизм личного состава 2-го и 3-го кавалерийских корпусов и 78-й стрелковой дивизии Ставкой Верховного Командования преобразованы:
а) 2-й кавалерийский корпус в 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Командир корпуса генерал-майор Белов Павел Алексеевич.
б) 5-я кавалерийская дивизия в 1-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Командир дивизии генерал-майор Баранов Виктор Кириллович.
в) 9-я кавалерийская дивизия во 2-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. Командир дивизии полковник Осликовский Николай Сергеевич…»
Дальше перечислялись войска Доватора и Панфилова, тоже удостоенные высокого звания, но Павел Алексеевич вновь и вновь возвращался к началу текста. Его родной корпус стал первым в Советской стране гвардейским кавалерийским соединением!
Над плечом Белова горячо дышал вернувшийся в комнату комиссар. Локтем Щелаковский легонько толкнул генерала:
— Теперь никак нельзя в грязь лицом. Я разошлю сейчас в полки, в эскадроны всех политработников, пусть до каждого бойца донесут новость, чтобы даже в боевом охранении знали.
— Точно, — кивнул Белов. — Офицеры, которые повезут в части приказ о наступлении, возьмут с собой текст постановления. Утром мы пойдем в атаку гвардейцами. Я возвращаюсь в Каширу, поздравлю Баранова. Если будет возможность, соберу небольшой митинг.